Цитаты из повести гробовщик
Обновлено: 21.11.2024
Что пользы мне, подумал я, лишить его жизни, когда он ею вовсе не дорожит?
Кристина цитирует 4 года назад
было бы тягостно оставить в вашем уме несправедливое впечатление.
CouchPotato цитирует 4 года назад
я мало уважаю постороннее мнение;
bisonhm цитирует 5 лет назад
кабинет был убран со всевозможною роскошью
Вика Назарова цитирует 5 лет назад
Его равнодушие взбесило меня. Что пользы мне, подумал я, лишить его жизни, когда он ею вовсе не дорожит? Злобная мысль мелькнула в уме моем. Я опустил пистолет. «Вам, кажется, теперь не до смерти, — сказал я ему, — вы изволите завтракать; мне не хочется вам помешать». — «Вы ничуть не мешаете мне, — возразил он, — извольте себе стрелять, а впрочем, как вам угодно: выстрел ваш остается за вами; я всегда готов к вашим услугам». Я обратился к секундантам, объявив, что нынче стрелять не намерен, и поединок тем и кончился.
Следующая цитата
Повесть входит в цикл «Повестей покойного Ивана Петровича Белкина», написана в 1830 и издана в 1831 году.
Что ты, батюшка? не с ума ли спятил, али хмель вчерашний еще у тя не прошел? Какие были вчера похороны? Ты целый день пировал у немца — воротился пьян, завалился в постелю, да и спал до сего часа, как уж к обедне отблаговестили.
У ворот покойницы уже стояла полиция, и расхаживали купцы, как вороны, почуя мертвое тело.
Пожаловаться не могу. Хоть конечно мой товар не то, что ваш: живой без сапог обойдется, а мертвый без гроба не живет». — «Сущая правда», заметил Адриян; «однако ж, если живому не на что купить сапог, то не прогневайся, ходит он и босой; а нищий мертвец и даром берет себе гроб».
«За здоровье тех, на которых мы работаем, unserer Rundleute!» Предложение, как и все, было принято радостно и единодушно. Гости начали друг другу кланяться, портной сапожнику, сапожник портному, булочник им обоим, все булочнику и так далее.
Он думал о проливном дожде, который, за неделю тому назад, встретил у самой заставы похороны отставного бригадира.
Извините, любезный сосед», сказал он тем русским наречием, которое мы без смеха доныне слышать не можем, «извините, что я вам помешал… я желал поскорее с вами познакомиться.
Гробовщик пришел домой пьян и сердит. «Что ж это, в самом деле», рассуждал он вслух, «чем ремесло мое нечестнее прочих? разве гробовщик брат палачу? чему смеются басурмане? разве гробовщик гаер святочный[8]?
Переступив за незнакомый порог и нашед в новом своем жилище суматоху, он вздохнул о ветхой лачужке, где в течении осьмнадцати лет всё было заведено самым строгим порядком; стал бранить обеих своих дочерей и работницу за их медленность, и сам принялся им помогать.
«За здоровье моей доброй Луизы!» Полушампанское запенилось. Хозяин нежно поцаловал свежее лицо сорокалетней своей подруги, и гости шумно выпили здоровье доброй Луизы.
Прочие все одеты были благопристойно: покойницы в чепцах и лентах, мертвецы чиновные в мундирах, но с бородами небритыми, купцы в праздничных кафтанах. «Видишь ли, Прохоров», сказал бригадир от имени всей честной компании; «все мы поднялись на твое приглашение; остались дома только те, которым уже не в мочь, которые совсем развалились, да у кого остались одни кости без кожи, но и тут один не утерпел — так хотелось ему побывать у тебя….»
Комната полна была мертвецами. Луна сквозь окна освещала их желтые и синие лица, ввалившиеся рты, мутные, полузакрытые глаза и высунувшиеся носы…. Адриян с ужасом узнал в них людей, погребенных его стараниями, и в госте, с ним вместе вошедшем, бригадира, похороненного во время проливного дождя.
Все они, дамы и мужчины, окружили гробовщика с поклонами и приветствиями, кроме одного бедняка, недавно даром похороненного, который, совестясь и стыдясь своего рубища, не приближался, и стоял смиренно в углу.
Следующая цитата
Рассказы «Вечеров» Гоголь писал в 1829—1832 годах. По сюжету же, — рассказы книги якобы собрал и издал «пасичник Рудый Панько».
Я думала, что у тебя капля жалости есть, что в твоем каменном теле человечье чувство горит. Сны много говорят правды. Ты не знаешь и десятой доли того, что знает душа. Свирепые волченята не станут рвать свою мать.
Черт всплеснул руками и начал от радости галопировать на шее кузнеца.
Вакула-кузнец. Вакулы — больше нет! Как жиить?! Не подкует никого.
Эх, старина, старина! Что за радость, что за разгулье падет на сердце, когда услышишь про то, что давно-давно и года ему и месяца нет, деялось на свете!
В русских избах проклятые кацапы везде поразводили тараканов.
Это у нас вечерницы! Они, изволите видеть, они похожи на ваши балы; только нельзя сказать чтобы совсем.
В собственном эхе слышит уже он грусть и пустыню и дико внемлет ему. Не так ли резвые други бурной и вольной юности, по одиночке, один за другим, теряются по свету и оставляют наконец одного старинного брата их?
Чудно блещет месяц! Трудно рассказать, как хорошо потолкаться в такую ночь между кучею хохочущих и поющих девушек и между парубками, готовыми на все шутки и выдумки, какие может только внушить весело смеющаяся ночь. Под плотным кожухом тепло; от мороза еще живее горят щеки; а на шалости сам лукавый подталкивает сзади.
В старину свадьба водилась не в сравненье с нашей.
Что прикажешь делать? на старости лет не подраться же! После этого тут же высек он пребольно Ивана Федоровича по рукам. И дело: руки виноваты, зачем брали, а не другая часть тела.
Ведь человеку, сама знаешь, без жинки нельзя жить
Чем ты видела?! Успокойся! Я тебе объясняю, шо он с моста прыгнул в прорубь, и утопился. Аж булькнуло!
Влезла свинья в хату, да и лапы сует на стол.
Чего не выдумают навеселе! Начнут, бывало, наряжаться в хари – боже ты мой, на человека не похожи!
Все как будто недостает чего-то. Как будто потерял шапку или люльку; словом, не козак, да и только.
Уж когда молчит человек, то, верно зашиб много умом.
Где пошатнулась с хмеля козацкая голова, там и лежит и храпит на весь Киев. Кто скрывается, у того, верно, на уме недоброе дело. Ты зверь, а не человек! у тебя волчье сердце, а душа лукавой гадины.
Тому не нужно далеко ходить, у кого черт за плечом
Да мне так теперь сделалось весело, как будто мою старуху москали увезли.
Так, как будто бы два человека: один наверху, другой нанизу; который из них черт, уже и не распознаю!
Для человека нет большей муки, как хотеть отмстить, и не мочь отмстить.
Сообразя все, дед заключил, что, верно, черт приходил пешком, а как до пекла не близко, то и стянул его коня. Тут дед принялся угощать черта такими прозвищами, что, думаю, ему не один раз чихалось тогда в пекле. Но бранью мало пособишь: а затылка сколько ни чесал дед, никак не мог ничего придумать.
Захочет обморочить дьявольская сила, то обморочит; ей-богу, обморочит! Можете посудить сами, что бывает, когда соберется старье: тара, тара, тогда-то да тогда-то, такое-то да такое-то было… ну, и разольются! вспомянут бог знает когдашнее. Признаюсь, хоть оно и грешно немного, а, право, смешно показалось, когда седая голова деда вся была окунута в помои и обвешана корками с арбузов и дыней.
Сначала он жил, как настоящий запорожец: ничего не работал, спал три четверти дня, ел за шестерых косарей и выпивал за одним разом почти по целому ведру; впрочем, было где и поместиться, потому что Пацюк, несмотря на небольшой рост, в ширину был довольно увесист.
И дворянин нарочно для этого давал большой крюк, прежде чем достигал шинка, и называл это – заходить по дороге.
Слово за слово, долго ли до знакомства? Дед объявил напрямик, что скорее даст он отрезать оселедец с собственной головы, чем допустит черта понюхать собачьей мордой своей христианской души. Положим, запорожца взяла нечистая сила; кто же коней?
И так много всякой дряни на свете, а ты ещё и жинок наплодил!
С этой историей случилась история: нам рассказывал ее приезжавший из Гадяча. Нужно вам знать, что память у меня, невозможно сказать, что за дрянь: хоть говори, хоть не говори, все одно. То же самое, что в решето воду лей.
Как, жена! Нет-с, тетушка, сделайте милость… Вы совершенно в стыд меня приводите… я еще никогда не был женат… Я совершенно не знаю, что с нею делать!“
Право, печатной бумаги развелось столько, что не придумаешь скоро, что бы такое завернуть в нее
Клады не даются нечистым рукам
Плюнув, крестясь и болтая руками, побежал он от неожиданного подарка и, быстрее молодого парубка, пропал в толпе.
Козак, слава богу, ни чертей, ни ксензов не боится. Много было бы проку, если бы мы стали слушаться жен. Не так ли, хлопцы? наша жена люлька, да острая сабля!
От сорочинского заседателя ни одна ведьма на свете не ускользнет.
Козацкие сердца, когда встретятся где, как не выбьются из груди друг другу навстречу!
Но у нас, не извольте гневаться, такой обычай: как дадут кому люди какое прозвище, то и во веки веков останется оно.
Мало ли чего человек не соврет спросонья!
Не так ли и радость, прекрасная и непостоянная гостья, улетает от нас, и напрасно одинокий звук думает выразить веселье?
Многие гадости не стоят злобы, лучше показать всю ничтожность их!
Не бранитесь только! Нехорошо браниться на прощанье, особенно с тем, с кем, бог знает, скоро ли увидитесь.
Не во гнев будь сказано, на веку столько довелось наглядеться рож всяких, что черт их и припомнит всех!
Мне все кажется тошно, когда не удается погулять порядком и настроить штук. Все как будто недостает чего-то. Как будто потерял шапку или люльку; словом, не козак, да и только.
Николай Гоголь → Вечера на хуторе близ Диканьки
Окно брякнуло с шумом; стекла, звеня, вылетели вон, и страшная свиная рожа выставилась, поводя очами, как будто спрашивая: А что вы тут делаете, добрые люди?
Козаку лучше спать на гладкой земле при вольном небе; ему не пуховик и не перина нужна; он мостит себе под голову свежее сено и вольно протягивается на траве. Ему весело, проснувшись середи ночи, взглянуть на высокое, засеянное звездами небо и вздрогнуть от ночного холода, принесшего свежесть козацким косточкам. Потягиваясь и бормоча сквозь сон, закуривает он люльку и закутывается крепче в теплый кожух.
От черта не будет добра.
Когда черт да москаль украдут что-нибудь, то поминай как и звали. Уж когда молчит человек. то, верно, зашиб много умом. Там и увидишь кого нужно; да не позабудь набрать в карманы того, для чего и карманы сделаны… Ты понимаешь, это добро и дьяволы и люди любят.
Подумаешь, право: на что не мастерицы эти бабы!
Как, тетушка! – вскричал, испугавшись, Иван Федорович. – Как жена! Нет с, тетушка, сделайте милость… Вы совершенно в стыд меня приводите… я еще никогда не был женат… Я совершенно не знаю, что с нею делать!
Редкая птица долетит до середины Днепра
Как упоителен, как роскошен летний день в Малороссии!
Скучно оставленному! И тяжело и грустно становится сердцу, и нечем помочь ему.
И задумавшийся вечер мечтательно обнимал синее небо, превращая все в неопределенность и даль.
Слушай, Иван Федорович! я хочу поговорить с тобою сурьезно. Ведь тебе, слава богу, тридцать осьмой год. Чин ты уже имеешь хороший. Пора подумать и об детях! Тебе непременно нужна жена…
Знаете ли вы украинскую ночь? О, вы не знаете украинской ночи! Всмотритесь в нее. С середины неба глядит месяц. Необъятный небесный свод раздался, раздвинулся еще необъятнее. Горит и дышит он. Земля вся в серебряном свете; и чудный воздух и прохладно-душен, и полон неги, и движет океан благоуханий. Божественная ночь! Очаровательная ночь!
Сны много говорят правды.
В середину же Днепра они не смеют глянуть: никто, кроме солнца и голубого неба, не глядит в него. Редкая птица долетит до середины Днепра! Пышный! ему нет равной реки в мире. Чуден Днепр и при теплой летней ночи, когда все засыпает – и человек, и зверь, и птица;
Неужели не выбьется из ума моего эта негодная Оксана? – говорил кузнец, – не хочу думать о ней; а все думается, и, как нарочно, о ней одной только. Отчего это так, что дума против воли лезет в голову? Какие чудеса бывают на свете и до каких мудростей доводит человека нечистая сила.
Женщине, сами знаете, легче поцеловаться с чортом, не во гнев будь сказано, нежели назвать кого красавицею.
Так как он не пил выморозок, предпочитая им рюмку водки пред обедом и ужином, не танцевал мазурки и не играл в банк, то, натурально, должен был всегда оставаться один.
Далеко мелькнули звездочки: одна, другая, третия, четвертая, пятая… Не правда ли, ведь это ангелы Божии поотворяли окошечки своих светлых домиков на небе и глядят на нас?
Тогда отец Афанасий объявил, что всякого, кто спознается с Басаврюком, станет считать за католика, врага Христовой церкви и всего человеческого рода.
Господи боже мой, за что такая напасть на нас грешных! и так много всякой дряни на свете, а ты ещё и жинок наплодил!
Все святые люди и угодники божии едали галушки.
цитаты из книги Вечера на хуторе близ Диканьки
Вот одного дернул лукавый окатить ее сзади водкою; другой, тоже, видно, не промах, высек в ту же минуту огня, да и поджег… пламя вспыхнуло, бедная тетка, перепугавшись, давай сбрасывать с себя, при всех, платье… Шум, хохот, ералаш поднялся, как на ярмарке. Словом, старики не запомнили никогда еще такой веселой свадьбы.
Человек без честного рода и потомства, что хлебное семя, кинутое в землю и пропавшее даром в земле. Всходу нет — никто и не узнает, что кинуто было семя.
Видно, правду говорят люди, что у девушек сидит черт, подстрекающий их любопытство.
Что-то грустно становится на свете. Времена лихие приходят. Ох, помню, помню я годы; им, верно, не воротиться!
В старину любили хорошенько поесть, еще лучше любили попить, а еще лучше любили повеселиться.
Чудно устроено на нашем свете! Все, что ни живет в нем, все силится перенимать и передразнивать один другого. Не мудрено, однако ж, и смерзнуть тому, кто толкался от утра до утра в аду, где, как известно, не так холодно, как у нас зимою, и где, надевши колпак и ставши перед очагом, будто в самом деле кухмистр, поджаривал он грешников с таким удовольствием, с каким обыкновенно баба жарит на рождество колбасу.
Эх, если бы я был царем или паном великим, я бы первый перевешал всех тех дурней, которые позволяют себя седлать бабам…
Боже ты мой, какие на свете нет кушаньев!
Аудиокнига
Следующая цитата
цитаты из поэмы Братья разбойники А.С. Пушкин с иллюстрациями. Поэма основана на реальных событиях.
Поэма относится к числу так называемых «южных поэм» А.С Пушкина, куда также входят: «Кавказский пленник», «Бахчисарайский фонтан» и «Цыганы».
Не стая воронов слеталась
На груды тлеющих костей,
За Волгой, ночью, вкруг огней
Удалых шайка собиралась.
Какая смесь одежд и лиц,
Племен, наречий, состояний!
Из хат, из келий, из темниц
Они стеклися для стяжаний!
Здесь цель одна для всех сердец —
Живут без власти, без закона.
Кто режет хладною рукой
Вдовицу с бедной сиротой,
Кому смешно детей стенанье,
Кто не прощает, не щадит,
Кого убийство веселит,
Как юношу любви свиданье.
«Нас было двое: брат и я.
Росли мы вместе; нашу младость
Вскормила чуждая семья:
Нам, детям, жизнь была не в радость;
И согласились меж собой
Мы жребий испытать иной:
В товарищи себе мы взяли
Булатный нож да темну ночь;
Забыли робость и печали,
А совесть отогнали прочь.
И стража отвела в острог.
Я старший был пятью годами
И вынесть больше брата мог.
В цепях, за душными стенами
Я уцелел — он изнемог.
За старца так меня молил:
„Брат! сжалься над его слезами!
Не режь его на старость лет…
Мне дряхлый крик его ужасен…
Пусти его — он не опасен;
В нем крови капли теплой нет…
Не смейся, брат, над сединами,
Не мучь его… авось мольбами
Смягчит за нас он божий гнев. “
Не мучь его… авось мольбами
Смягчит за нас он божий гнев. “
Я слушал, ужас одолев;
Хотел унять больного слезы
И удалить пустые грезы.
Нам тошен был и мрак темницы,
И сквозь решетки свет денницы,
И стражи клик, и звон цепей,
И легкий шум залетной птицы.
Позвал меня, пожал мне руку,
Потухший взор изобразил
Одолевающую муку;
Рука задрогла, он вздохнул
И на груди моей уснул.
Над хладным телом я остался,
Но иногда щажу морщины:
Мне страшно резать старика;
На беззащитные седины
Не подымается рука.
Я помню, как в тюрьме жестокой
Больной, в цепях, лишенный сил,
Без памяти, в тоске глубокой
За старца брат меня молил».
Умолк и буйной головою
Разбойник в горести поник,
У всякого своя есть повесть,
Всяк хвалит меткий свой кистень.
Шум, крик. В их сердце дремлет совесть:
Она проснется в черный день.
Читайте также: