Цитаты из книги время женщин
Обновлено: 22.12.2024
Вера - это когда ты в чем-то убежден, хотя точно знаешь, что это неправда.
+4 Marshanya_LiveLibВера - это когда ты в чем-то убежден, хотя точно знаешь, что это неправда.
Вопросы надо решать с холодной головой. Самое глупое - приплетать чувства.
+1 Sundeeva_13_LiveLibВопросы надо решать с холодной головой. Самое глупое - приплетать чувства.
Время никуда не проходит. Оно идет. Эти глаголы не синонимы.
0 Sundeeva_13_LiveLibВремя никуда не проходит. Оно идет. Эти глаголы не синонимы.
…он сказал, что у всех, родившихся здесь, есть одна обязанность – ненавидеть.
0 bonnie_parker_LiveLib…он сказал, что у всех, родившихся здесь, есть одна обязанность – ненавидеть.
Честность как безусловная категория народной культуре не свойственна. Скорее, дворянской.
0 aweexela_LiveLibЧестность как безусловная категория народной культуре не свойственна. Скорее, дворянской.
На этот мрак еще не отлито свечи.
-1 bonnie_parker_LiveLibНа этот мрак еще не отлито свечи.
«Эта свеча горит с обеих сторон, потому что даже в самом униженном народе случаются странные мутации: рождается и вырастает тончайший слой людей, имеющих понятие о достоинстве и чести. Им знаком подлинный вкус свободы, а значит, никогда они не станут чистосердечно повиноваться зависимому от государства духовенству. Но тут начинается игра природы, так сказать, непостижная уму: именно этот слой образует соль нации, а значит, его внутреннее отчуждение от такой церкви обрекает ее на маргинальность, то есть изолирует церковь от истинной национальной жизни, оставляя ей на откуп тех, чья интеллектуальная деятельность – в силу ее незрелости – не имеет влияния на духовное будущее страны».
-1 bonnie_parker_LiveLib«Эта свеча горит с обеих сторон, потому что даже в самом униженном народе случаются странные мутации: рождается и вырастает тончайший слой людей, имеющих понятие о достоинстве и чести. Им знаком подлинный вкус свободы, а значит, никогда они не станут чистосердечно повиноваться зависимому от государства духовенству. Но тут начинается игра природы, так сказать, непостижная уму: именно этот слой образует соль нации, а значит, его внутреннее отчуждение от такой церкви обрекает ее на маргинальность, то есть изолирует церковь от истинной национальной жизни, оставляя ей на откуп тех, чья интеллектуальная деятельность – в силу ее незрелости – не имеет влияния на духовное будущее страны».
Следующая цитата
олько место внизу осталось. Канал пририсовала. Решетка у него черная, и мы с бабушкой идем. А в санках у нас елка спеленатая, мертвая: год как пролежала. Это с того света отдали: сами попразднуют и нам отдают. Глаза зажмурила – буквы большие вижу. Нет. Нельзя писать. Опять заругают.
Красивая елка, пушистая. На ветках шары большие, корзиночки конфетные. А между ними инвалиды безногие – на крючках. Им на том свете не больно. Висят, не мучаются, отдыхают…
– Да какие там! – машет. – Что он, что я – живые покойники. Так… Разве – поговорить…
. Последнее время совсем будто мертвая. Хожу, делаю, а внутри пусто… Зима больно тянется. Прямо не дожить до лета…
Пошла, а сама думаю: где ж им на том свете обедать? Надо, чтобы и кухня умерла.
Умрут, к той девочке отправятся, с ней будут жить. Девочка их встретит, обрадуется. Только комнатка у нее маленькая – жить тесно. Пусть и комнаты их умрут – чтобы всем разместиться…
кругу. Сверху каемка синяя, а к ней – ручка. За ручку на елку вешают. – Помнишь, – бабушка Гликерия спрашивает, – какие у нас там игрушки? Шары цветные, рыбки, звери разные из картона. Еще птички стеклянные – голуби. А вместо лапок у них крючки. Это чтоб за елку цепляться. У церкви тоже голуби: только другие, важные. Ходят, с боку на бок переваливаются. Их крупой кормят. Пшена принесут, насыплют. Вот они слетаются и клюют. Там, у церкви, старик страшный. Ездит на санках. А санки у него сломанные, совсем без спинки. Сам короткий, ноги пустые, вместо рук крючки воткнутые, из железа. Он их из проволоки согнул – крючками в землю упирается, сам себя толкает. Бабушка Гликерия сердилась: «Чего смотришь? Отвернись. Это – инвалид. Таким с войны пришел. Раньше много их было. Один теперь остался: другие-то поумирали, должно. Отмучились, голуби. Отдыхают на том свете». А… Догадалась… Это они здесь страшные, а там – уже голуби. На том свете елку им поставили. Вот они на ней и сидят. Не мучаются, крючками за ветки схватились. Голубям рук-то не надо. Теперь у них клювы выросли: конфеты из корзинок клюют.
В детстве я не умела разговаривать. Мама водила по врачам, показывала разным специалистам, но все без толку: причины так и не нашли. Лет до семи я молчала, а потом заговорила, хоть сама этого не помню. Бабушки тоже не запомнили – даже самых первых слов. Конечно, я их спрашивала, а они отвечали, что я всегда все понимала и рисовала картинки – вот им и казалось, будто я с ними разговариваю. Привыкли отвечать за меня. Сами спросят, сами и ответят… Раньше мои картинки лежали в коробке. Жаль, что они не сохранились: тогда я бы все вспомнила. А так не помню. Даже маминого лица.
Следующая цитата
Бог ей шепнет, а она добрым людям пересказывает. Все передаст – до словечка. А те, кто не слушают, одно уныние в них да глупость.
«Ох, – Евдокия встала, закрыла воду. – И не знаешь, где люди, где звери. Будто в лесу живем. Грехи наши тяжкие… Мысли ползут – незнамо откуда…»
“Ушлые какие! Одной ногой в могиле, а все ловчат”».
«Нам, говорю, недолго осталось. “Вот, – отвечает, – и помирайте на здоровье.
– С раком с этим, – Евдокия говорит, – всяко бывает… Я тоже слыхала: дескать, клин клином. С испуга какого или, еще лучше, с горя. Только горе-то не любое, а смертное. Чтобы уж самое ни на есть… Вот смерть со смертью и сцепятся – навроде собак. Бывает, одна одолеет, а бывает – и обе отступятся: загрызут друг дружку… – Я читала, – Ариадна вспоминает. – Только в книге по-другому сказано: Добро со Злом. – Не зна-аю, – Евдокия раздумывает. – Смерть со смертью – видала. Страх со страхом. А чтоб добро со злом… Когда писали-то? – Давно, – рукой махнула, – до революции. – Ну дак… В те времена и жизнь другая была, и смерть. И зло с добром другие. Раньше-то силы ихние одинаковые – неизвестно, кто кого переборет… А я так
И горько так стало. Посидела, собралась с мыслями. «А вдруг, – догадываюсь, – во сне-то тоже считается… Был же грех…»
– Да какие, – головой трясет, – таблетки! Раньше надо было – запущено совсем.
Опухоль у вас, Беспалова. В матке.
вили вопрос?» «Какой, – не догадываюсь, – вопрос?» – «А чтобы, – глаз не отводит, – женился». – «Да сами они, – тороплюсь, – начали. Я и не заикалась». – «Во-от, – сморщился. – Значит, ставили. Тут она и есть, правда…» – «Да мало ли – ставили… Пусть себе ставят. Поговорят и забудут». – «Насчет забудут, этого не знаю, а поговорить – уже поговорили…» Батюшки, думаю… «И чего?» – «А чего им? – усмехается. – У них разговор короткий. С очереди меня сняли». – «С какой очереди? На телевизор? Так ты не сомневайся: ежели что, я отдам». Тут он зубы-то сжал, застонал прямо: «Да какой телевизор! С комнаты, с комнаты сняли… К майским должны были… Теперь не дадут». Слова-то вроде слышу, а в голове – пустота. «Как же это – с комнаты? Столько лет ведь стоял…» – «А так, – сам-то чуть не плачет. – В завкоме постановили: женюсь, мол, отдельную квартиру выделят. На семью. И мастер туда же: “Гляди, – мол, – Николай… Бабы-то больно уж завелись женсоветские: добром, говорят, не захочет, силой принудим”. Только и ты учти: я ведь молчать не стану. И не надейся, – в стену глазами уткнулся. – До собрания дойдет, так все и скажу: дескать, не было у нас ничего. Ребенка на шею мне вешает. Инвалида. До последнего скрывала. Я и знать не знал…» Тут только поняла. В глазах помутилось. Как стояла, шатнуло меня. «И когда же, – шепчу, – собрание это?» – «А через месяц. За месяц промеж себя решать, а потом уж – общественность вмешается. Чтоб им всем ни дна ни по
– Любо-овь… – Евдокия носом крутит. – Только раньше надо было – пока подол пустой… А с дитем, да с таким, как Софья… В общем, – итожит, – вот вам мой сказ: ребенок в возраст войдет, тогда уж пусть выходит. Хоть за кого, хоть за пятерых разом. А любовь эта… Лучше бы не было ее – этой вашей любви… – Грубая ты, – Ариадна головой качает, – а любовь – это же такое счастье…
Следующая цитата
. докторам только попадись. Болезней у них - цельные книжки. Авось, какую и подберут.
+18 Darolga_LiveLib. докторам только попадись. Болезней у них - цельные книжки. Авось, какую и подберут.
- . жиды-то хоть за деньги Бога продали, а наш мужик, если доведется, так – зашиш. Из куража одного или по пьяни. И хвастаться еще будет, как ловко-то. А все потому, что не верует, а боится. И страх свой за веру принимает. Вот и бьются страх с куражом. Кто кого одолеет, то и будет. Пока что. – держит страх. А страх уйдет – все и рухнет. Да как еще посыпется: только успевай!»
+8 smereka_LiveLib- . жиды-то хоть за деньги Бога продали, а наш мужик, если доведется, так – зашиш. Из куража одного или по пьяни. И хвастаться еще будет, как ловко-то. А все потому, что не верует, а боится. И страх свой за веру принимает. Вот и бьются страх с куражом. Кто кого одолеет, то и будет. Пока что. – держит страх. А страх уйдет – все и рухнет. Да как еще посыпется: только успевай!»
Плечиком пожала: – Выбирайте. Вам, – оглядела меня, – нарядное или на каждый день?
«Нарядное, – думаю, – нарядное».
– Нет, – отвечаю, – на каждый день.
+6 More-more_LiveLibПлечиком пожала: – Выбирайте. Вам, – оглядела меня, – нарядное или на каждый день?
Читайте также: