Цитаты боулби о привязанности
Обновлено: 05.05.2024
Мы часто не можем отделить здоровое чувство привязанности к любимому человеку от зависимости. Ко второму варианту развития отношений в большей степени склоны женщины, чьи матери не смогли дать дочерям хорошего телесного контакта в младенчестве.
Мамам по тем или иным причинам было страшно брать на руки детей. Если ребёнку до года было отказано в качественном полноценном тактильном контакте, или же он совсем отсутствовал, то скорей всего во взрослой жизни он будет раним, чувствителен, хрупок в общении. Женщины таких матерей тонкокожи в психологическом смысле, лишены устойчивости к агрессивному воздействию внешней среды. Быстро разрушаются, долго восстанавливаются, и впоследствии предпочитают избегать ситуации, людей, инициировавших душевные страдания и переживания.
Тонкокожим, ранимым мужчинам и женщинам свойственно обижаться на людей. Они часто бывают несносными, буквально изводят обидами окружающих, в первую очередь тех, кто их любит.
Столь долгожданные отношения, могут забуксовать, или вовсе сойти на нет в выяснениях и уточнениях «кто кому и как причиняет боль». Есть партнёры, которые всегда найдут причину для обиды, и как раз в тот момент, когда отношения вот-вот достигнут пика. Поводом может быть «небрежный» тон смс, «злобный» взгляд, опоздания и т.п. Обидевшись, они предпочитают уходить в глухую оборону, тем самым замораживая развитие отношений на инфантильной стадии насупившегося в песочнице ребёнка в штанах на лямке.
На самом деле обижающийся партнёр имеет свои психологические бонусы в этой игре. Обида, как устойчивый паттерн поведения, позволяет обвинить партнёра и держать его на «безопасной» дистанции. Люди, склонные обижаться, по большей части, бессознательно выстраивают взаимоотношения с партнёром по типу « избегающей» привязанности. Эмоциональная близость и теплота являются сверх значимой целью, но при малейшей возможности войти в отношения такого рода включается механизм избегания. Я очень уязвим. Я настолько уязвим, что вынужден охранять свою территорию и отзываться обидой на каждого, кто ее задел. Я повешу себе на лоб табличку «Осторожно, злая собака» и пусть только кто-то попробует ее не заметить! Я окружу свою уязвимость высокими стенами, и мне плевать, что через них не видно того, что происходит снаружи – зато моя уязвимость будет в безопасности.
Такое поведение получило название избегающего типа привязанности.
На Западе в последнее время психотерапия клиентов, потерпевших фиаско в любви, строится именно на теории привязанности.
Автором теории привязанности считается Джон Боулби, попытавшийся объединить психоаналитические представления о страхе отделения от матери с исследованиями поведений детенышей животных в условиях потери матери и наблюдениями за поведением детей, лишенных родителей.
Развитие навыков общения начинается с установления тесных эмоциональных взаимоотношений между ребенком и матерью, отцом. Эти глубокие, прочные социально-эмоциональные отношения называются привязанностью. Поскольку дети не в состоянии прокормить или защитить себя, самое первое назначение привязанности состоит в обеспечении выживания. Привязанность подразумевает стремление к близости, достигнув которой, человек обретает чувство безопасности и покоя. В основе привязанности лежит система, в такой же степени присущая каждому биологическому виду, как и системы поведения, отвечающие за воспроизводство, заботу о потомстве, питание и изучение окружающего мира, и, тем не менее, система привязанности не происходит ни от одной из них. Она проявляется в поведении, которое позволяет человеку держаться поблизости от одного или нескольких важных для него лиц. Считается, что система привязанности, как и другие основные системы поведения, сформировалась в процессе естественного отбора.
Английские психологи утверждают, что при рождении ребенок обладает определёнными сценариями поведения, позволяющими поддерживать близость с матерью. В первые месяцы жизни такое поведение возникает бессознательно, автоматически, и не направлено на конкретного взрослого. Но по мере того, как младенец начинает различать окружающих его людей, он проявляет привязанность дифференцированно.
Приблизительно к концу первого года жизни наступает новая стадия развития привязанности. Поддерживающее близость поведение становится более активным, действенным и целенаправленным. Ребенок создает свой первый внутренний образ матери. Вместе с этим достижением он начинает страдать от разлуки. В этот период способность ребенка к привязанности особенно велика, причем привязанность может возникать не только к матери, но и к другим знакомым лицам.
Зигмунд Фрейд считал, что малыши привязываются к своим родителям потому, что те обеспечивают их пищей, то есть удовлетворяют их самую насущную потребность. Эта теория получила название теории корыстной привязанности, или «буфетной теории». Дети привязываются и к тем, кто дает ощущение комфорта при контакте. Дж. Боулби, однако, опровергал «буфетную теорию» Фрейда. Он предположил, что социальное взаимодействие необходимо детям само по себе, т.е. чувство привязанности является врождённым.
По мнению Дж. Боулби, младенцы привязываются к матери не ради пищи или тепла. Причина в том, что они обладают врожденной социальной потребностью, стремлением к прямому контакту с взрослым (обычно с матерью). Дети делают все, чтобы оказаться в компании взрослых. Это желание объясняется не только получением удовольствия от контакта, но и врожденным страхом незнакомого и непривычного, ценным с точки зрения выживания.
У маленьких детей такой врожденный страх очень велик. По этой причине в отсутствии матери даже слабая внешняя угроза становится для ребенка огромной; повышенная потребность в утешении заставляет его отчаянно плакать и цепляться за мать в темноте или во время грозы. Эта тенденция искать защиты у родителей настолько сильна, что проявляется даже тогда, когда угроза исходит от самих родителей. Как это ни парадоксально, но дети, которых сурово наказывают, привязываются к своим родителям еще сильнее.
Возможно, в этой бессознательной установке кроются причины устойчивости садо-мазохистического поведения и стокгольмского синдрома.
Ребенок, подрастая, приобретает уверенность взаимопонимания во взаимоотношениях с поддерживающей, эмоционально тёплой матерью, что позволяет ему легче переносить даже длительную разлуку. К этому времени, в основном благодаря развитию нервной системы, ребенок делает новые успехи в передвижении (ходьба, бег). Это дает ему возможность исследовать окружающий мир, встречаясь с товарищами по играм и множеством других людей, в том числе незнакомых.
Привязанность ребенка к матери проявляется двумя путями: ее присутствие вызывает удовольствие, ее отсутствие причиняет страдание. Ребенок уже достаточно рано начинает испытывать страх разлуки с матерью. Джон Боулби предполагает, что любое нарушение первичной привязанности ребенка к матери приводит к развитию у ребенка неуверенности в дальнейшей жизни. В своей практике неоднократно наблюдала, что нарушение первичной привязанности ребёнка к матери влечёт за собой нарушение и второй и третьей привязанностей во взрослой жизни. Так формируется истерическая зависимость женщины от мужчины. С этой точки зрения разлука опасна для ребенка, а непрерывность общения с матерью играет важную роль в формировании его душевного здоровья в дальнейшем. Дети, лишенные общения с матерью, демонстрируют серьезные нарушения в области эмоционально близких отношений. В результате ряда исследований было выделено четыре типа привязанностей:
1) « избегающее-привязанные» - 2) « безопасно-привязанные»;
3) « амбивалентно-тревожно-привязанные», 4) «дезорганизованные».
Во время экспериментального наблюдения, было выяснено, что матери детей второй группы проявляли в течение первого года жизни ребенка большую восприимчивость и отзывчивость по отношению младенцам, чем матери детей из других групп.
У матерей первой выявилось глубокое неприятие тесного телесного контакта с ребенком, они были более отвергающими, чаще проявляли гнев, но реже положительные эмоции по сравнению с матерями других групп. Согласно тем же исследованиям констатируется наличие у матерей данной группы острого конфликта приближения-избегания, выражающегося в том, что их стремление к установлению эмоциональной близости на основе телесного контакта тормозится болезненным отказом со стороны ребенка.
Т.е. круг замыкается, сначала мама испытывает трудности физического принятия, а затем уже ребёнок избегает контакта, бессознательно защищаясь от боли отвержения. При этом избегание – отказ ребенка рассматривается как защитный механизм, уменьшающий тревогу и позволяющий ребенку остаться в диапазоне терпимой близости к матери.
Аналогично младенцам уже взрослые люди, вступают в любовные отношения, испытывая острую потребность в любимом, но из-за страха отвержения устанавливают для себя безопасную дистанцию близости, которую он может выдерживать без угрозы разрушения и уязвления со стороны любимого человека. Регулирование дистанции происходит с помощью различных уловок со стороны тревожно-избегающего партнёра от психосоматических до психологических.
Следующая цитата
Большинство из наиболее сильных эмоций возникает во время установления, поддержания, разрыва и восстановления отношений привязанности.
Поведение человека чаще всего опирается на первоначальную семью или на новую, созданную им опору. Всякий, у кого нет такой опоры, не имеет корней и крайне одинок.
Следующая цитата
Первым ученым, обнаружившим, что для ребенка жизненно важна привязанность к заботящемуся о нем взрослому, стал английский психиатр и психоаналитик Джон Боулби, заинтересовавшийся этологией — наукой о генетически обусловленном поведении животных и людей. Если абстрагироваться от всех сантиментов, связанных с детско-родительской любовью, становится понятно, что она несет важную функцию для выживания вида: будет очень хорошо, если родители не съедят или хотя бы не убьют собственное потомство, что требует некоторых дополнительных усилий со стороны природы (например, поэтому во время родов и в период кормления у женщины повышается уровень окситоцина, отвечающего за эмоциональную привязанность к ребенку).
Психоаналитики считали, что младенец поддерживает отношения с матерью просто ради удовлетворения физических нужд, Боулби же добавил к этому социальную составляющую. Привязанность к значимому взрослому — это полигон, на котором оттачивается способность завязывать социальные отношения и определяется степень базового доверия к миру. На это у ребенка есть примерно два года — в возрасте до двух месяцев младенцы улыбаются, лепечут и плачут, чтобы привлечь внимание любого взрослого, с двух до шести они учатся различать взрослых и выбирают среди них наиболее значимого, а после шести месяцев начинает формироваться устойчивая привязанность. Поскольку младенец чисто технически не может выйти из отношений с родителями, ему приходится адаптироваться к любому отношению со стороны взрослого, в том числе к холодности, отвержению или непредсказуемому поведению. Разделявшая идеи Боулби психолог Мэри Эйнсворт в 1960-х и 1970-х годах исследовала то, как этот опыт влияет на паттерны привязанности. Ее знаменитый эксперимент получил название «Незнакомая ситуация»: вначале за младенцами и их матерями наблюдали в домашних условиях, оценивая то, как мать реагирует на разные «позывные» со стороны ребенка. В возрасте от года до полутора лет малышей с матерями приглашали в специально оборудованную лабораторию, где моделировали разные ситуации: присутствие матери и разделение с ней, а также появление незнакомца. Исследователей интересовало, насколько ребенка будет тревожить отсутствие матери, насколько смело он будет готов исследовать новую ситуацию, как будет реагировать на чужого человека и последующее возвращение матери. По итогам Эйнсворт выделила четыре основных типа привязанности:
Надежный. Такие дети уверены, что мать может удовлетворить их потребности, и тянутся к ней за помощью при столкновении с чем-то неприятным. При этом они чувствуют себя достаточно защищенными, чтобы исследовать окружающую среду, понимая, что взрослые непременно придут на помощь в случае опасности. В будущем такой ребенок будет ценить любовь и доверие, но при этом останется достаточно самостоятельным и уверенным в себе.
Тревожно-устойчивый. Он формируется, когда ребенок не уверен, что мать или другой значимый взрослый будет рядом, когда он понадобится. Поэтому такие дети обостренно реагируют на разлуку, настороженно относятся к чужим и не очень готовы действовать самостоятельно, потому что не чувствуют себя в полной безопасности. Интересно, что у такого ребенка формируется неоднозначная реакция на возвращение матери: он и рад этому возвращению, и зол на то, что его бросили. Такие дети вырастают неуверенными в себе и в своих отношениях с другими людьми, часто они слишком сильно нуждаются в подтверждениях взаимности.
Тревожно-избегающий. Это самые независимые дети, которые не особенно расстраиваются из-за отсутствия матери. Такие младенцы рано столкнулись с холодом или отвержением со стороны опекающих взрослых. В отличие от предыдущего типа, здесь у ребенка не возникает избыточной потребности во внимании и заботе — наоборот, он перестает их ждать. Эти дети усваивают, что потребность в близости приводит к разочарованию, и стараются в дальнейшем обходиться без нее.
Дезорганизованный. Такие дети демонстрируют противоречивое поведение, они то тянутся к взрослым, то боятся, то бунтуют. Как правило, такой стиль поведения связан с серьезными психологическими травмами.
А что дальше?
Как показывают американские исследования (например, вот это), эти ранние типы привязанности влияют на формирование отношений со сверстниками. Если с ребенком не происходит ничего, рвущего сложившийся шаблон, эти модели поведения закрепляются. В 1980-х ученые Сидни Хазан и Филипп Шейвер зашли еще дальше и распространили теорию привязанности на взрослые романтические отношения — исходя из той логики, что гармоничные отношения в паре, так же как и отношения ребенка со значимым взрослым, — это безопасная база, которая помогает справляться с вызовами окружающей среды. У взрослых также выявили четыре типа привязанности, соответствующие детским моделям из классификации Мэри Эйнсворт.
Взрослые с надежным типом привязанности чаще других строят здоровые и сбалансированные романтические отношения. Они способны высоко ценить как себя, так и другого человека, формируют прочные связи, но остаются самодостаточными и не впадают в зависимость от партнера.
Тревожные недооценивают себя и переоценивают партнера, они часто склонны к созависимым отношениям и постоянно ищут подтверждения собственной значимости. К сожалению, такой стиль построения отношений в какой-то степени поощряется культурой: мы часто романтизируем всепоглощающую, жертвенную любовь, помещающую объект привязанности в центр Вселенной. С точки зрения психологов, такое «отношениецентричное» поведение — признак патологии, да и сам объект удушающей любви часто не в восторге от того, что стал чьим-то Вронским или Беатриче.
Избегающе-отвергающие — противоположность предыдущих: они считают себя самодостаточными и в идеале хотели бы полный иммунитет от чувств. Такие люди неосознанно боятся уязвимости и отвержения, поэтому они либо все время держатся на дистанции, либо, если уж с кем-то сошлись, часто рвут отношения «на опережение» из-за страха быть брошенными. С таким типом привязанности сильно искушение считать себя просто «сильным и независимым» человеком, не отдавая себе отчета в том, что способность рисковать и открываться перед другим так же важна для сильной личности, как и умение быть самостоятельным.
Тревожно-избегающих раздирают постоянные противоречия: они и хотят близости, и боятся ее.
Можно ли изменить тип привязанности?
Ученые из Канзасского университета предполагают, что в формировании привязанности могут играть роль и генетические факторы: некоторые вариации генов, кодирующих допаминовые и серотониновые рецепторы, могут способствовать формированию тревожного и тревожно-избегающего типов привязанности. Но на данный момент это лишь предположение.
Как показали долгосрочные американские исследования, у 70–80% населения тип привязанности особо не меняется со временем. Это означает, что заложенные в нас в детстве модели взаимоотношений действительно очень устойчивы. С другой стороны, определенный процент людей все же может изменить свой подход к отношениям, а значит, тип привязанности — это лишь стойкая привычка, но не неотъемлемая часть личности, и с ней можно что-то сделать. Некоторые виды психотерапии были разработаны специально для решения подобных проблем — более долгосрочная «психотерапия, основанная на привязанности» (attention-based therapy), отпочковавшаяся от психоанализа, и более краткосрочная эмоционально фокусированная терапия, представляющая собой микс из методов гештальт-, личностно ориентированной и других видов терапии.
Следующая цитата
Этот текст може быть адресован родителям детей-дошкольников, а также тем, кто пошел на второй и третий круг, и окунулся в активное родительство после большого перерыва. А также специалистам помогающих профессий.
Возможно, я понимаю теорию привязанности в современном ее варианте совсем не верно.А еще вероятней, мой опыт 20-ти летнего пребывания в состоянии мамы маленьких и очень маленьких детей дает о себе знать. Этот опыт слишком длительный, и он никому не подходит.Но. Я думаю, что в нашем русском прочтении теории привязанности , развивающейся в последние 3-4 года особенно активно, наметился существенный крен.
И дело не том, что неправы авторы, разрабатываютщие или популяризирующие теорию привязанности ( прежде всего, Ньюфелд и его последователи). Дело именно в особенности нашего современного российского восприятиях этих – в принципе правильных и полезных – вещей.
Я не являюсь противником теории привязанности. Это очень полезная область знаний о близких человеческих отношениях. И многие положения теории привязанности используются в одном из очень мощных подходов в психотерапии – эмоционально-фокусированной терапии (ЭФТ), в котором я активно работаю.
Дело не в неправильности теории, а именно в ошибках ее прочтения родительским сообществом. Вот об этом и хотелось бы говорить.
Есть мамы и папы, которым можно и нужно подробно рассказывать о теории привязанности, объяснять , как важен контакт с ребенком и связь с ним. И насколько важно, чтобы не только первые месяцы жизни, но и первые годы родитель был доступен для контакта и настроен на него.
Например, это крайне полезно может быть тем мамам, которые думают, что через 2-3 месяца после родов можно легко вернуться на работу в банк, или другую свою высокую позицию. Тем, кто уверен, что с квалифицированной няней ребенку будет нисколько не хуже.
Тем, кто настроен на детский сад, ясли, школу полного дня и летние лагеря на 3 месяца. Кстати – узнаете? – ведь похожим образом росли многие из нынешних родителей, если только не было бабушки, готовой помогать. Когда мы были маленькие, наши родители в большинстве своем, были от нас очень далеко. Гораздо дальше, чем хотелось бы.
Но – маятник стилей воспитания давно качнулся в противоположную сторону.
И среди тех, кто склонен читать статьи по психологии, воспитанию, развитию гораздо больше сторонников идей тесного контакта с ребенком и максимального включения мамы в жизнь ребенка, в воспитание. И у этого изменения есть масса полезных последствий. Но как у любой медали есть оборотная сторона, так и у этого явления – сильной включенности родителей в ребенка - есть своя обратная сторона.
Все «драйверы близости к ребенку» у таких родителей уже загружены и установлены.
И дальнейшие разговоры об оптимальном контакте могут вести не к улучшению ситуации, а к невротизации.
Ребенок и так близко.
Знакомясь с новыми идеями и новыми авторами, развивающими теорию привязанности, мама начинает думать, что то-то она недорабатывает.
Как известно «много хорошо тоже не хорошо».
Я думаю, что мои аргументы мало кому понравятся.
Сторонники теории привязанности могут услышать злую критику без понимания сути этой прекрасной и действительно полезной идеи. А противники этой теории и так против и им все понятно, и у них есть более сильные аргументы..
Мне хотелось бы поговорить о возможных долгосрочных, стратегических последствиях радикального применения теории привязанности.
Краткосрочные, быстрые последствия как правило всех всем устраивают: ребенок близко, и мама чувствует с ним очень тесную связь. Она – главный эксперт по развитию и воспитанию ребенка.
Ребенок почти не плачет, вы хорошо понимаете его, даже если он еще не говорит.
Вы все время рядом с малышом, не надо передоверять его няне, впускать в изнь семьи чужого человека.
Энергичная мама с ребенком в слинге – вот красивая картинка теории привязанности. Важно, чтобы эта картинка выглядела гармонично не только внешне, но и изнутри.
Мой личный контекст
Все, что написанно ниже, это только мнение, и не претендует на единственно возможную точку зрения.
Это статья мамы 11 детей, старшему из которых сейчас 21 год, а младшему 1 год. Все мои дети кормились грудью не менее полутора лет, а часть до двух и дольше. Все дети росли на моих руках, помощь няни использовалась только частично, и , конечно же, распределялась на всех остальных детей и хозяйство. Я не оставляла надолго( больше чем на полдня) никого из деток до трех-четырех лет, за исключением одного раза, когда 2 дня провела в больнице. Но в это время дети были с папой.
И мои подруги и знакомые в основном выбирали похожий стиль материнства.
Но в своей обширной психологической практике я наблюдаю определенный тип трудностей взаимодействия с ребенком, с которым люди обращаются. Я тип трудностей называю «избыточный контакт».
Как выглядит то, о чем я говорю: кто , когда и как.
Трудности контакта « в сторону переизбытка» могут начать беспокоить родителей в районе 3х лет жизни ребенка, и достигнуть своего максимума в 4,5-5,5 лет.
Как правило, это очень любимые и желанные, чаще всего единственные дети в хороших, благополучных семьях с достатком не ниже среднего.
Дети из семей, в которых все хорошо, достаточно ресурсов, и материальных, и человеческих, чтобы заниматься ребенком.
Это может быть и не единственный малыш, а тот, кто не так давно стал старшим братом или сестрой.
А может быть, ребенок просто дорос до того возраста, когда родители интуитивно начинают от него ожидать иного поведения.
Но мама может начинать ощущать, что жизнь ее полностью поглощена. И тот, кто претендует на полное внимание – ее любимый малыш – совсем не чувствует, что мама- тоже человек.
Люди, обращающиеся за психологической консультацией в похожих случаях, рассказывали очень похожие по сюжету истории:
- Ребенок полностью или почти полностью не управляем, никакие нельзя не работают . Он не слушается, но привык, что слышат и слушают (ся) его.
- Ребенок сложно и ненадолго сосредотачивается на любом занятии, не погружается в игру , и предпочитает когда сюжет взаимодействия создает взрослый.
- У ребенка серьезные и постоянные затруднения в установлении контакта с другими детьми, особенно с ровесниками. Он привык, что окружающая действительность подстраивается под него, и не готов договариваться и вести себя адаптативно и гибко в игре.
- Ребенок очень энергоемок, каждую секунду его бодрствования, вы обязаны на него реагировать. При этом, ни о какой гиперактивности речь тоже не идет. Ребенок с неврологической точки зрения в норме. Просто он привык быть центром.
- У мамы несколько раз в день возникает чувство, что ее минимум несколько раз в день «трясут за шкирку», «вынимают душу».
При этом речь не идет ни о каком эмоциональном выгорании ( родительское выгорание – тема отдельная). Нет, мама в норме и настроена на общение. Просто контакт с ребенком ощущается как неправильный, избыточный.
Я слышу такие истории и вижу их у себя в кабинете едва ли не каждую неделю.
Конечно же, в нашей стране психологическая помощь не входит в медицинскую страховку , и в большинстве случаев платна. И психологи и психотерапевты имеют дело чаще всего не с профилактикой трудностей и работой на развитие, а с помощью при решении проблем, которые для человека настолько серьезны, что он нашел время, средства и дошел до психолога.
Так что выборка случаев , он которых я говорю, не типична. Но количество их впечатляет.
С моей точки зрения, работают три серьезные фактора:
1) Задержались те формы и способы контакта с ребенком, которые хороши для первых месяцев его жизни.
2) У мамы по той или иной причине включилась и не выключается тревога за качество контакта, за то, насколько она «хорошая мама».
3) При рождении первенца, часто очень долгожданного, мама понимает, что ей фактически целую профессию надо осваивать
4) Ища способы что-то с этой тревогой ( или другими сложными обстоятельствами жизни) что-то сделать, мама слишком радикально приняла некоторые положения теории привязанности.
Во всех этих случаях работают не только и не столько механизмы теории привязанности, сколько темы тревоги. Тревоги неосознаваемой, с неясными для самой мамы и в каждом случае абсолютно уникальными причинами и тревоги за «качество» материнства. Про тревогу тоже долгий отдельный разговор.
Думаю, крайне неполезно путать голос любви и голос тревоги.
Голос тревоги, ее «музыкальную тему» в своей жизни полезно учиться выделять. Но это легко сказать и написать, и крайне непросто сделать.
Но если то, о чем я пишу, каким-либо образом вам откликается, я думаю что было бы неплохо подумать вот о чем:
- Почему для меня так важен близкий контакт с ребенком?
- Что происходит со мной, когда я отхожу от него на несколько минут (часов)?
- Про кого эти переживания – про меня саму, про ребенка, или я не могу разобраться?
- Сколько времени в неделю я чувствую себя «плохой мамой».
Отвечая на эти рефлексивные вопросы вы , возможно, лучше поймете свою собственную мотивацию желания быть максимально близко к ребенку.
Когда действительно стоит беспокоиться о качестве связи с ребенком:
- Если вы работаете полный день или просто много, и ребенок больше 5-4 часов кряду проводит не с вами или папой.
- Если вы недавно выбрались из депрессии, или любого другого длительного и сложного душевного состояния.
- Если в вашей семье был или длится системный стресс ( переезд, выход на работу, любое глобальное изменение или испытание в жизни взрослых).
- Если изменился состав семьи в любую сторону ( уменьшения или увеличения)
- Если недавно родился следующий ребенок.
- Если ребенок напоминает вам его отца, а у вас с ним сложные отношения или развод.
- Если ребенок был нежеланный или беременность и рождение его совпали с непростым жизненным периодом.
Но в этом списке вы себя не обнаружили, то скорее всего ваша привязанность к ребенку развивалась в благоприятных условиях.
Что может быть «прочитано» неправильно:
Нежелательные эффекты, которые могут говорить о «переразвитии» привязанности:
Что стоило бы поменять?
1) Поправка на ментальность. «Что русскому хорошо, то немцу смерть» и наоборот
С моей точки зрения, у нас в России есть такая особенность – очень серьезно, крайне серьезно относиться к информации о воспитании, если она выглядит как стройная система и приводится доказательная база. «Научи дурака Богу молиться» - пословица грубоватая, но нечто очень характерное для нас выражающая.
Теория привязанности захватывает внимание лучших родителей, родителей , которые настроены на связь с ребенком. Которые настроены на то, чтобы учиться. И это особенно обидно. Но ясно, что родители-отличники делают все на 150%.
Природа этой радикальности мне не очень ясна. Возможно, не последнюю роль играет импульсивность и широта славянской души. «Полюбить – так королеву, проиграть – так миллион»
2) Поправка на ситуацию
Думаю, очень полезно понимать, какие инструменты формирования надежной связи хороши конкретно в вашей ситуации, а какие – совсем не обязательны.
И если в доме, площадью 300 кв м носить малыша в слинге может быть очень полезно ( чтобы он на лежал один в 5-ой спальне на 3-ем этаже), то в квартире 30кв м ношение ползающего уже или ходящего малыша в слинге превращается в совсем другую историю с другими последствиями.
3) Поправка на родительскую тревогу
Самая сложная поправка. Мамы часто «голос» тревоги путают и с «голосом» любви и с «голосом» интуиции. И предпочитают реагировать на все сигналы и запросы ребенка.
Когда о привязанности беспокоиться не надо:
Если малыш желанный, и во время беременности, родов, первых месяцев его жизни в семье ничего экстраординарного не происходило.
Если роды произошли естественным образом, и были «мягкими» для всех участников.
Если мама оказалась эмоционально готова к рождению ребенка, и в может хотя бы часть времени получать радость от общения с ним.
Как может выглядеть «гиперпривязанность» или тревожная привязанность:
- Если ребенку больше, чем полгода, а вы не можете дать его подержать никому из близких ( может быть, за исключением папы). И вам не комфортно, и он не идет.
- Если вы чувствуете что постоянно, все время пока малыш не спит вы просто обязаны развлекать его, организовывать вокруг него «сюжет».
- Если вы уже забыли, что можно разрешить себе 3-5 минут поговорить по телефону, не переживая, хорошая ли вы мама.
- Если вы почти ежеминутно думаете: «действительно ли я делаю для ребенка все, что могу?»
Тогда скорее всего вас можно поздравить, вы оказались в ситуации не «надежной привязанности», а «эмоционального симбиоза».
С точки зрения психологов ( и возрастных, и семейных, работающих в классических подходах) примерно от года до полутора личность ребенка отделяется от личности матери. Происходит так называемый hatching – процесс вылупления из яйца, единого целого, в котором личность мамы и личность ребенка объединены в течении первого года жизни малыша.
Как во время родов рождается тело, и это совсем не момент, а процесс, и как мы знаем, небезболезненный. Так и «вылупение из яйца» занимает не минуты и часы , а недели и месяцы. Но к 2-2,5 оно должно произойти. Как раз в этот момент в речи ребенка появляется «Я». Он начинает осознавать себя отдельным человеком.
По моему опыту, при радикальном использовании теории привязанности именно процессы «вылупления из яйца» могут идти по-другому, и не факт, что это хорошо для всех – для самого ребенка, для мамы, для отношений папы.
С моей точки зрения, нередко отношения супругов начинают портиться именно около 2-х лет жизни малыша, если мама продолжает оставаться с ним в эмоциональном симбиозе. Папа ждет, и довольно терпеливо. Но в районе двухлетия любимого ребенка, даже у терпеливых пап запас прочности заканчивается. И в этом есть своя логика – ведь с точки зрения семейной психологии именно папа «отвечает» за взросление, отделение ребенка от мамы, становление его как отдельной личности.
Если только папа есть.
И вы не послали его – незаметным для себя образом, возможно находясь под властью неверно понятой теории привязанности -слишком далеко.
Что может быть полезно:
Я думаю, что внутренний тест на качество отношений может быть таким:
В том, как складывается все в нашей семье хорошо всем ( маме, папе, бабушке) или только ребенку?
Может ли ребенок проявлять минимальную заботу о взрослом ( на уровне «принеси, пожалуйста из кухни яблочко»), или он всегда является тем, кто эту заботу принимает?
У теории привязанности, как и у любой другой правильной и хорошей теории очень много положительных и полезных эффектов.
И как всякая ресурсная теория о воспитании и отношениях, она захватывает, притягивает.
Дело совсем не в том, что теория плоха, а в индивидуальных способах и пропорциях ее применения конкретно в вашем случае, именно с вашим уникальным ребенком, непосредственно с вашим уровнем тревоги.
С моей точки зрения нет каких-то универсальных способов в воспитании и построении отношений с ребенком, которые бы подходили сразу всем.
Родительство, жизнь в семье – свободное творчество.
И очень важно, чтобы плоды этого творчества подходили и нравились именно вам.
Для это стоит пробовать включать «обзорное видение» - пробовать смотреть на то, что получается. А это не всегда легко. Но со временем навыки стратегического видения можно прекрасно развить.
И очень помогает опыт тех, кто рядом, кто немного дальше прошел по этому пути. НЕ обязательно экспертов – а просто более опытных мам, стиль жизни которых вам нравится.
Читайте также: