|
Борис Андреевич Грушин ушел из жизни 18 сентября 2007 года. А 11 февраля 2010 года на факультете журналистики, где многие годы преподавал ученый-гуманитарий, состоялись первые Грушинские чтения на Моховой. А совсем недавно по их материалам вышла книга «Открывая Грушина». Для широкой общественности это действительно стало настоящим открытием. О главном советском социологе вспоминают его друзья, коллеги, ученики, ученики учеников┘ Грушиным была затеяна масштабная работа – «Четыре жизни России в зеркале опросов общественного мнения. Очерки массового сознания россиян времен Хрущева, Брежнева, Горбачева и Ельцина». Вышла книгой «Эпоха Хрущева», в двух томах – «Эпоха Брежнева». В книге «Открывая Грушина» впервые опубликовано начало незаконченной рукописи «Эпоха Горбачева».
Как из частных мнений в социуме складывается единое, общественное, так и в книге из разрозненных историй, как правило, носящих личный характер, складывается единый образ, вырастает мощная фигура ученого-первооткрывателя. Он дружил с Александром Зиновьевым и Мерабом Мамардашвили. Он смело вступал в абсолютно неисследованные области гуманитарных пространств, все в них подвергал строгой систематизации и уходил дальше, оставив своим коллегам, ученикам и последователям готовые, тщательно разработанные методики.
Так, его книга «Мнения о мире и мир мнений» стала классикой советской социологии. В начале 60-х он первым в Советском Союзе организовал при газете «Комсомольская правда» Институт общественного мнения. Когда в 1987-м ЦК КПСС, Совмин СССР и ВЦСПС приняли решение о создании Всесоюзного центра изучения общественного мнения по социально-экономическим вопросам (ВЦИОМ), ни одной внятной кандидатуры на место директора, кроме Бориса Грушина, предложить не могли. Все коллеги признали его приоритет – только он владеет необходимыми методиками исследования┘ Однако Борис Андреевич был из тех, кто нелегко идет на компромисс с начальством. Он был назначен заместителем директора, а директором – Татьяна Заславская. Создав за два года ВЦИОМ и вновь почувствовав давление сверху, Борис Грушин ушел, но оставил «беспокойное хозяйство» на своего близкого друга и коллегу Юрия Леваду, имя которого до сих пор звучит синонимом правдивых социальных исследований. Уйдя из ВЦИОМа, герой книги создал Центр по изучению общественного мнения «Vox populi», но и его впоследствии передал своим последователям┘
Отдельная глава научной жизни Грушина была связана с редакцией «Независимой газеты». В 1993 году Борис Андреевич совместно с нашей газетой начал исследование «100 наиболее влиятельных политиков России». Ежемесячно «НГ» публиковала результаты экспертного опроса. Пользуясь разработанными Грушиным методиками, эту работу продолжали его последователи и после смерти ученого в 2007 году┘ А это значит, что столь продолжительных исследований на подобную тему не было и нет.
Судя по книге, Борис Грушин не держался за наработанное, щедро делился им – как говорится в народе, «делал добро и бросал в реку». Так, с публикацией материалов по грандиозному «Таганрогскому проекту», целью которого было исследование всех потоков информации, связывающих «советский промышленный город» с окружающим миром, возникли проблемы – исследования были завершены, работа о том, как информация поступает из города во властные структуры, еще не была опубликована, а уже испугала начальство. Но при этом он всегда находил себе применение, находил новую, интересную работу, находил самые неожиданные формы исследования и приемы. Так, его ученики садились в поезда и разъезжались в разные стороны, записывая разговоры случайных попутчиков. Они изучали анекдоты и другой современный фольклор┘
С 1962 по 1965 год и с 1977 по 1981 год Борис Грушин жил в Праге и работал в журнале «Проблемы мира и социализма». Не думаю, что ему там нечем было заняться, но он по собственной инициативе загрузил себя нешуточным исследованием┘ Конечно, не последнюю роль тут сыграла любовь к пиву. Грушин обратил внимание на традицию чехов записывать на стенах пивных афоризмы, анекдоты, рисовать карикатуры. Из справочника ученый узнал, что в Праге действует более 900 пивных, и задался целью все их обойти. Выделил два дня в неделю – среду и субботу – и в каждый посещал по три заведения. «В одной пивной – первая кружка, во второй пивной – две кружки с мелкой закусью, а затем, уже в третьей пивной, – ужин, во время которого выпивалось как минимум три кружки». Но истинной целью было другое – Борис Грушин тщательно фиксировал все записи, оставленные посетителями заведения. А среди них были настоящие шедевры народной мудрости: «Пиво пьем, пока живем – после смерти не попьем», «Не сердись, Мария, ты сказочна, но с тобой я познакомился позже, чем с пивом», «Не ищите мудрость на дне, она – в пене, наверху»┘ Или совсем уже загадочное: «Если человек уже существует, то он должен следить за тем, чтобы существовать. А если он уже следит за тем, что существует, то он должен следить за тем, чтобы существовать так, как он существует, а не иначе, как очень часто бывает»┘
Результатом стала книга «In pivo veritas» («Истина в пиве»), которая вышла в Праге на чешском языке, а в Россию попадала с большим трудом – сначала помешала антиалкогольная компания середины 80-х, в потом ее на таможне сочли порнографией, ведь на обложке был изображен император Римской империи Карл IV с «полуголой дивкой» на коленях.
Шутки и афоризмы сопровождали Бориса Грушина всю жизнь. Одна из фраз, запомнившихся друзьям: «Американцы? Они очень похожи на людей». Его передача на Радио «Свобода» называлась «Общество имени Кафки Корчагина».
Борис Грушин любил не только пиво, но и баню. Об этом его коллега Эрих Соловьев придумал историю в стилистике Хармса:
«Пригласил Грушин Сократа в баню. Когда они, обнявшись, вышли из парилки, Сократ задал Грушину такой вопрос:
– Скажи мне, юный друг, почему тебя именуют известным, Ойзермана – видным, Рассела – выдающимся, а меня – великим? Может быть, я написал больше, чем каждый из вас?
– Конечно же, нет, Сократ, ибо всем ведомо, что ты ничего не писал.
– Может быть, я знаю больше, чем каждый из вас?
– И это неверно, потому что, как помнит всякий, ты знаешь только то, что ничего не знаешь.
– А не в том ли дело, что я выражаюсь точнее и изящнее Рассела?
– Боюсь, что в этом ты ему уступаешь.
– Или забочусь о своей репутации более Ойзермана?
– Это едва ли возможно.
– Но тогда следует допустить, что и величие, и известность, и заметность существуют не в самих вещах, а лишь во мнении о них┘
– В общественном мнении, – уточнил Грушин и завернулся в простыню».
В словах Бориса Грушина, приведенных в начале книги, звучит грусть. «Полная «незавершенка», – говорит он. – Это ужасно». Он говорит, что «ощущал, что твоя работа никому не нужна», что она «не нужна обществу, не нужна власти». Однако коллеги в дальнейшем опровергают его слова. «Многое из того, что Борис Андреевич думал о массе, массовом сознании, нуждается в «перепродумывании» (переосмыслении?) сегодня», – говорит, к примеру, социолог Борис Дубин.
Все открытия и исследования Бориса Грушина свидетельствуют о великой роли общественного мнения в нашей жизни. А это сегодня представляется более значимым, чем казалось в 60-е, 70-е и даже 80-е с 90-ми┘ Это значит, что еще не одному поколению предстоит для себя открыть Грушина.
Следующая цитата
Борис Грушин. Четыре жизни России в зеркале опросов общественного мнения. Очерки массового сознания россиян времен Хрущева, Брежнева, Горбачева и Ельцина в 4 книгах. Жизнь 1-я. Эпоха Хрущева. - М.: Прогресс - Традиция, 2001, 624 с.
|
Грушина нашей публике представлять не надо. "Независимая газета" публиковала многие его исследования, в том числе созданный им и вечно популярный проект, отслеживающий рейтинги ведущих политиков России. Однако новая грушинская работа для нашей и мировой социологии во многом уникальна, а потому есть смысл отдельно остановиться на необычном жанре этого издания.
Автор взял на себя титанический труд собрать воедино, систематизировать и издать материалы более чем двух с половиной сотен социологических исследований, проведенных в России за последние четыре с лишним десятилетия. (Проблеском этой мечты и репетицией ее воплощения была книга "In pivo veritas", изданная в Праге еще в 1986 году и с поистине грушинской серьезностью систематизировавшая пражский пивной фольклор.)
Правда, поначалу замысел нового проекта был еще более грандиозным. Но дефицит средств, добытых с диким трудом, вынудил ограничиться социологическими исследованиями, которые проводились самим Грушиным в качестве автора и руководителя. В итоге средства на этот классический труд выделил Российский гуманитарный научный фонд, проявив тем самым оперативный вкус, чувство издательской конъюнктуры, а главное - редкое в наше время понимание значимости фундаментального знания.
Материалы опросов снабжены авторским комментарием, который, в отличие от большинства привычных для нас публикаций, отделен от фактуры и не мешает ее самостоятельному восприятию читателем. Полагаю, это нечто большее, чем формальный прием. Это демонстрация особой этики в отношении к данным и к самим людям, как читающим эти данные, так и формирующим их своими ответами в ходе опросов. Автор отказывается сообщать миру будто бы выявленную в опросе истину о сознании общества, приводя при этом цифры только для иллюстрации и подтверждения своего вывода, как это обычно делается. В таком подходе, в свою очередь, нет и научного популизма, заигрывания с читателем; я бы не сказал, что профессор банально льстит обывателю, якобы приглашая его к сотворчеству в анализе. За этим стоит нечто большее: признание в целом известного, но постоянно игнорируемого факта, что реальность сознания за опросной статистикой часто так же успешно скрывается, как и проявляется в ней.
Здесь на общую методологическую проблему наслаивается российская специфика. Но не в смысле затертой тютчевской сентенции про бесполезность мозгов для понимания России и отклонении ее аршинов от мировых стандартов. Речь о том, что такое понимание в принципе возможно, но требует специальных усилий и нестандартных методов. А главное - отчетливого понимания исследователями и клиентами необходимости таких усилий и ценности добываемого с их помощью знания.
Автор не случайно так сочувственно цитирует Юрия Андропова, впервые и в единственном экземпляре заявившего с вершины российской власти: мы не знаем общества, в котором живем. Зря к этому не прислушался никто из его последователей. Бывший шеф КГБ, в отличие от многих наших оперативных социологов, знал, что говорил.
Борис Грушин доводит это до максимы "обидной, но непреложной": основной формой знания о современной России является, скорее, незнание ее. Отсюда - систематические ошибки практиков (политиков и управленцев) и аналитиков (ученых и журналистов). Отсюда - множество разноречивых и не оправдывающихся прогнозов. Отсюда - столь драматичные и регулярные провалы в разработке стратегий поведения, связанных с учетом состояния общественного сознания.
Есть ряд факторов, предопределяющих эту нашу специфику и ошибки, возникающие из-за вопиющего невнимания к ней. Я бы выделил один, возможно, центральный, но главное, напрямую связанный с состоянием общества и актуальной политикой.
В свое время наш "блистательный философ и поэт Э. Соловьев" (в книге прямо так и напечатано) на правах дружбы писал о Грушине, что тот "занимался серьезно вполне / общественным мненьем в безгласной стране". Для того чтобы исследовать общественное мнение, необходимо быть уверенным, что этот объект реально существует. То есть что у людей действительно есть некое более или менее внятное понимание тех проблем, с которыми к ним обращается поллстер (человек, делающий опрос). Но для того чтобы такое мнение было, необходимы качества социальной коммуникации: должна быть нормальная публичная полемика по поводу важнейших проблем; поддерживать ее должны развитые, плюралистичные и подлинно независимые средства массовой информации; этой полемикой должна живо интересоваться широкая общественность и т.д. Иначе люди отвечают под влиянием чисто ситуативных, нерационализируемых факторов, на самом деле, вовсе не имея никакого мнения (в собственном смысле этого слова) по обсуждаемым темам. А потому нечего удивляться, что в решающие моменты столько прогнозов рушится и массовое сознание одаривает руководство (да и самое себя) обескураживающими сюрпризами.
Все помнят выборы 1993 года: скандальный провал "Демвыбора России" и триумф Жириновского, ставший нелепым даже не столько из-за его "нетрадиционной ориентации", сколько из-за того, что он оказался неприлично неожиданным. Грушин показывает, что и на следующих выборах ситуация с опросами была далека от благополучия - просто к тому времени многие научились делать хорошую мину при плохой игре.
Я бы продолжил эту линию. Рекламируя свой проект (а он это делать умеет), автор особо настаивает на том, что он не просто фиксирует и комментирует данные опросов, но и пытается понять, почему люди отвечают именно так, а не иначе. Действительно, если решить эту амбициозную исследовательскую задачу,можно будет гораздо более надежно предсказывать и мутации массового сознания в последующих опросах (хотя этим "видом спорта" у нас практически никто не занимается), и, главное, поведение людей в конкретных политических и жизненных ситуациях, то и дело отклоняющееся от их вербального поведения в ходе опроса.
Имея в виду некоторые странности в результатах и методах нашей социологии, эту тему можно развить и дальше. Важно было бы специально, с жесткой беспристрастностью и профессиональной рефлексией исследовать и другую сторону социологического контакта. То есть попытаться понять не только, почему люди так отвечают, но и почему их так спрашивают.
Ситуация с опросами начинает излучать видимое благополучие не только потому, что сейчас даже самые заштатные поллстеры обучаются социологическому маркетингу, основанному на имитации успеха. Опросы все в большей степени становятся средством прямого и косвенного манипулирования массовым сознанием. Вопросы заранее и сознательно составляются так, чтобы получить результат, максимально приближенный к желаемому. Это можно делать очень технично, незаметно для опрашиваемых и для самих клиентов. Но профессионал легко видит приемы, подгоняющие условия задачи под нужный ответ.
Это проблема не только социологии. Здесь кроется отличие политических технологий от серьезной политики.
Из этого вырастает еще более фундаментальное отличие - простого политического действия от действия в истории.
Я позволил себе отвлечься в эту сторону, поскольку здесь мы прямо выходим на еще одну ключевую тему рассуждений автора - тему политического и исторического времени. С самого начала реформ российские власти озадачены в первую очередь близкими результатами. В этом их можно понять, но это же объясняет многие ошибки стратегического и даже тактического характера. Грушин настаивает на том, что Россия вступила в эпоху не просто технических реформ, но именно цивилизационных изменений. Это надо понимать - и действовать в соответствии с уровнем задачи.
Далее Грушин пытается опровергнуть расхожее в некоторых бессознательно либеральных кругах представление о том, что главным (и практически единственным) источником всех бедствий этого века были властные инстанции - КПСС, КГБ┘ Погрузившись в океан социологической статистики и вынырнув из него, автор особенно настаивает на том, что в судьбе России в не меньшей степени повинен и сам советский народ.
Это следует уже из материалов исследований первого в СССР Института общественного мнения, созданного Грушиным под эгидой "Комсомольской правды", и подтверждается целым комплексом проектов, посвященных уровню жизни населения, движению "за коммунистический труд", проблемам советской семьи, "пережиточным явлениям", ценностям молодого поколения и т.д.
Многие из выявленных здесь качеств наш народ благополучно пронесет через "четыре жизни России" - и вплоть до нашего времени. Вывод жестокий, но имеющий серьезные следствия: реализация преобразований в нынешней России, полагает Грушин, возможна в масштабах примерно трех поколений и не одного десятка лет.
Это требует от властей и экспертного сообщества особой, другой основательности в подготовке и реализации решений, способности мыслить в других временных размерностях, в других длительностях. Удобное и выгодное сегодня завтра может стать миной замедленного действия. Политически эффективное на коротком отрезке может оказаться многим чреватым в большом историческом контексте.
Не берусь предрекать будущие выводы автора (проект реализован на четверть и в этом смысле пока еще "только начинается"), но из всего этого следует, что для обслуживания фундаментальной политики, соразмерной историческим задачам, нам нужна и существенно другая - во-первых, своя, а во-вторых, более фундаментальная социология. Которая дала бы нам новое качество знания о стране, стремительно меняющейся, во многом остающейся такой же архаичной и патриархальной, как и прежде.
И, как минимум, нам нужна социология "без подмигивания". Без скидок на заказ и политическую конъюнктуру.
Исследование Бориса Грушина - работа безукоризненно строгая (хотя и читаемая как детектив). Здесь все очень серьезно. И эту серьезность не снижают даже многочисленные эффектные цитаты из любимых автором Ильфа и Петрова.
Следующая цитата
Сегодня мы часто произносим, что называется, всуе словосочетание «массовое сознание». И не задумываемся о том, что еще совсем недавно само предположение о существовании этого феномена у советского человека звучало революционно. И сделал это «открытие» один из основателей социологии в России Борис Грушин. «Я прекрасно помню, как это случилось, – рассказывал впоследствии ученый. – В 1964 году я работал над итогами седьмого опроса Института общественного мнения «Комсомольской правды», посвященного разводам в СССР. И вот, представьте себе, совершенно одновременно на столе оказалось пять анкет с абсолютно похожими текстами, объясняющими причины разводов┘ Эти тексты качественно, содержательно отличались от официальной точки зрения на причины разводов в СССР. Но они совпадали просто как братья-близнецы. Это был один и тот же текст, хотя принадлежал пяти разным людям – трем женщинам, двум мужчинам, людям с разным образованием, разными профессиями┘ Я никак не мог понять: как эти люди, которые никогда не встречали друг друга, не участвовали ни в каких совместных акциях, как они могли произвести на свет один и тот же текст? Было ясно, что это уже не штамп пропаганды, не штамп средств массовой информации, а это нечто совершенно иное – штамп сознания». Грушин не только «открыл некоторый новый, не известный до сих пор науке, не описанный объект», «который назвал «массовым сознанием» – он всю жизнь исследовал его. Указывал на его отличия от того, что называлось «общественным мнением». Многим в руководстве казался крамольным сам факт того, что у советского человека есть в мышлении нечто, отличное от навязанного партийной пропагандой. А исследования Грушина наглядно доказывали – да, есть, и весьма многое┘
|
Борис Андреевич Грушин ушел из жизни 18 сентября 2007 года. А 11 февраля 2010 года на факультете журналистики, где многие годы преподавал ученый-гуманитарий, состоялись первые Грушинские чтения на Моховой. А совсем недавно по их материалам вышла книга «Открывая Грушина». Для широкой общественности это действительно стало настоящим открытием. О главном советском социологе вспоминают его друзья, коллеги, ученики, ученики учеников┘ Грушиным была затеяна масштабная работа – «Четыре жизни России в зеркале опросов общественного мнения. Очерки массового сознания россиян времен Хрущева, Брежнева, Горбачева и Ельцина». Вышла книгой «Эпоха Хрущева», в двух томах – «Эпоха Брежнева». В книге «Открывая Грушина» впервые опубликовано начало незаконченной рукописи «Эпоха Горбачева».
Как из частных мнений в социуме складывается единое, общественное, так и в книге из разрозненных историй, как правило, носящих личный характер, складывается единый образ, вырастает мощная фигура ученого-первооткрывателя. Он дружил с Александром Зиновьевым и Мерабом Мамардашвили. Он смело вступал в абсолютно неисследованные области гуманитарных пространств, все в них подвергал строгой систематизации и уходил дальше, оставив своим коллегам, ученикам и последователям готовые, тщательно разработанные методики.
Так, его книга «Мнения о мире и мир мнений» стала классикой советской социологии. В начале 60-х он первым в Советском Союзе организовал при газете «Комсомольская правда» Институт общественного мнения. Когда в 1987-м ЦК КПСС, Совмин СССР и ВЦСПС приняли решение о создании Всесоюзного центра изучения общественного мнения по социально-экономическим вопросам (ВЦИОМ), ни одной внятной кандидатуры на место директора, кроме Бориса Грушина, предложить не могли. Все коллеги признали его приоритет – только он владеет необходимыми методиками исследования┘ Однако Борис Андреевич был из тех, кто нелегко идет на компромисс с начальством. Он был назначен заместителем директора, а директором – Татьяна Заславская. Создав за два года ВЦИОМ и вновь почувствовав давление сверху, Борис Грушин ушел, но оставил «беспокойное хозяйство» на своего близкого друга и коллегу Юрия Леваду, имя которого до сих пор звучит синонимом правдивых социальных исследований. Уйдя из ВЦИОМа, герой книги создал Центр по изучению общественного мнения «Vox populi», но и его впоследствии передал своим последователям┘
Отдельная глава научной жизни Грушина была связана с редакцией «Независимой газеты». В 1993 году Борис Андреевич совместно с нашей газетой начал исследование «100 наиболее влиятельных политиков России». Ежемесячно «НГ» публиковала результаты экспертного опроса. Пользуясь разработанными Грушиным методиками, эту работу продолжали его последователи и после смерти ученого в 2007 году┘ А это значит, что столь продолжительных исследований на подобную тему не было и нет.
Судя по книге, Борис Грушин не держался за наработанное, щедро делился им – как говорится в народе, «делал добро и бросал в реку». Так, с публикацией материалов по грандиозному «Таганрогскому проекту», целью которого было исследование всех потоков информации, связывающих «советский промышленный город» с окружающим миром, возникли проблемы – исследования были завершены, работа о том, как информация поступает из города во властные структуры, еще не была опубликована, а уже испугала начальство. Но при этом он всегда находил себе применение, находил новую, интересную работу, находил самые неожиданные формы исследования и приемы. Так, его ученики садились в поезда и разъезжались в разные стороны, записывая разговоры случайных попутчиков. Они изучали анекдоты и другой современный фольклор┘
С 1962 по 1965 год и с 1977 по 1981 год Борис Грушин жил в Праге и работал в журнале «Проблемы мира и социализма». Не думаю, что ему там нечем было заняться, но он по собственной инициативе загрузил себя нешуточным исследованием┘ Конечно, не последнюю роль тут сыграла любовь к пиву. Грушин обратил внимание на традицию чехов записывать на стенах пивных афоризмы, анекдоты, рисовать карикатуры. Из справочника ученый узнал, что в Праге действует более 900 пивных, и задался целью все их обойти. Выделил два дня в неделю – среду и субботу – и в каждый посещал по три заведения. «В одной пивной – первая кружка, во второй пивной – две кружки с мелкой закусью, а затем, уже в третьей пивной, – ужин, во время которого выпивалось как минимум три кружки». Но истинной целью было другое – Борис Грушин тщательно фиксировал все записи, оставленные посетителями заведения. А среди них были настоящие шедевры народной мудрости: «Пиво пьем, пока живем – после смерти не попьем», «Не сердись, Мария, ты сказочна, но с тобой я познакомился позже, чем с пивом», «Не ищите мудрость на дне, она – в пене, наверху»┘ Или совсем уже загадочное: «Если человек уже существует, то он должен следить за тем, чтобы существовать. А если он уже следит за тем, что существует, то он должен следить за тем, чтобы существовать так, как он существует, а не иначе, как очень часто бывает»┘
Результатом стала книга «In pivo veritas» («Истина в пиве»), которая вышла в Праге на чешском языке, а в Россию попадала с большим трудом – сначала помешала антиалкогольная компания середины 80-х, в потом ее на таможне сочли порнографией, ведь на обложке был изображен император Римской империи Карл IV с «полуголой дивкой» на коленях.
Шутки и афоризмы сопровождали Бориса Грушина всю жизнь. Одна из фраз, запомнившихся друзьям: «Американцы? Они очень похожи на людей». Его передача на Радио «Свобода» называлась «Общество имени Кафки Корчагина».
Борис Грушин любил не только пиво, но и баню. Об этом его коллега Эрих Соловьев придумал историю в стилистике Хармса:
«Пригласил Грушин Сократа в баню. Когда они, обнявшись, вышли из парилки, Сократ задал Грушину такой вопрос:
– Скажи мне, юный друг, почему тебя именуют известным, Ойзермана – видным, Рассела – выдающимся, а меня – великим? Может быть, я написал больше, чем каждый из вас?
– Конечно же, нет, Сократ, ибо всем ведомо, что ты ничего не писал.
– Может быть, я знаю больше, чем каждый из вас?
– И это неверно, потому что, как помнит всякий, ты знаешь только то, что ничего не знаешь.
– А не в том ли дело, что я выражаюсь точнее и изящнее Рассела?
– Боюсь, что в этом ты ему уступаешь.
– Или забочусь о своей репутации более Ойзермана?
– Это едва ли возможно.
– Но тогда следует допустить, что и величие, и известность, и заметность существуют не в самих вещах, а лишь во мнении о них┘
– В общественном мнении, – уточнил Грушин и завернулся в простыню».
В словах Бориса Грушина, приведенных в начале книги, звучит грусть. «Полная «незавершенка», – говорит он. – Это ужасно». Он говорит, что «ощущал, что твоя работа никому не нужна», что она «не нужна обществу, не нужна власти». Однако коллеги в дальнейшем опровергают его слова. «Многое из того, что Борис Андреевич думал о массе, массовом сознании, нуждается в «перепродумывании» (переосмыслении?) сегодня», – говорит, к примеру, социолог Борис Дубин.
Все открытия и исследования Бориса Грушина свидетельствуют о великой роли общественного мнения в нашей жизни. А это сегодня представляется более значимым, чем казалось в 60-е, 70-е и даже 80-е с 90-ми┘ Это значит, что еще не одному поколению предстоит для себя открыть Грушина.
Следующая цитата
Борис Андреевич Грушин родился в 1929 году в Москве. В 1952 году окончил философский факультет МГУ имени М. В. Ломоносова.
– В 1957 году защитил кандидатскую диссертацию по теме «О некоторых избранных вопросах логики» [1] .
– В 1967 году получил степень доктора философских наук, защитив диссертацию «Методология изучения общественного сознания» [2] .
– В 1970 году был назначен профессором социологии на философском факультете в Москве, в 1981 году вновь начал читать там спецкурсы по социологии, руководил одной из главных лабораторий социологических исследований в СССР [3] .
– В Советском Союзе, других социалистических странах и на Западе известен как научный авторитет в области современной марксистской социологии.
Автор целого ряда социологических исследований, статей и объемных научных трудов. Среди них «Исповедь поколения» (1962), «Мнение о мире и мир мнений» (1967), «Свободное время. Актуальные проблемы» (1967), «Массовая информация в советском промышленном городе» (монография по материалам исследований 1967–1974 гг., проведенных группой социологов под руководством Грушина).
– Сфера научных интересов – систематические исследования различных форм общественного мнения и массового сознания.
– Знаток и поклонник юмора разных стран.
Последнее хобби Грушина обусловлено его научными интересами: он изучает юмор и как общую социальную категорию, и как отдельный феномен каждого народа. Немаловажную роль играет и характер Бориса. Внешне это серьезный, то и дело раскуривающий трубку ученый, которому, однако, совсем не свойственны чопорность и профессорская рассеянность. О безгранично чувствительной, восприимчивой душе говорит прямой взгляд веселых и ясных глаз, которому с самого начала веришь. Он притягивает, убеждает в высокой пробе и чистоте грушинской натуры, внушает доверие и не обманывает его.
Грушин влюблен в Прагу и знает ее, как не каждый пражанин, здесь родившийся. По-юношески стеснительно и скромно ведет себя в обществе, однако умеет со всей страстью и твердостью защитить свое мнение, если уверен в его правоте. Может вызывающе громко смеяться и в хорошем смысле слова яростно возмущаться, смотреть на мир, жизнь и людей глазами художника. Прекрасно рисует, в ящике его рабочего стола вы точно могли бы найти не одну тетрадь лирических стихов, написанных для души.
Широта, глубина и энциклопедичность познаний ученого замечательны. То, как со знанием дела, профессионализмом и человеческой мудростью он говорит о социологии и философии, может очаровать и погрузить в бездну истории мировой культуры и искусства, литературы и художественного мастерства студентов и читателей. Это мы еще оставили в стороне знания и интерес Грушина ко всему, что касается его родины – советской страны. Слушать его блестящие наблюдения и умозаключения о течениях в кинематографии и драматическом искусстве современности и прошлых лет – тонкое наслаждение для каждого, кто стал его собеседником за бокалом вина или кружкой хорошего пива.
Неожиданно, благодаря истинной любви к Праге, у Грушина получается достучаться до сердца каждого патриотичного горожанина, у которого выступают слезы на глазах, когда его «пражской метрополией» восхищается иностранец. Особенно мило и трогательно, когда это делает советский друг, чьи товарищи 9 мая 1945 года вернули свободную жизнь залитой солнцем, счастливой и ликующей Праге.
И у пафоса есть разные уровни, связанные с традициями и ценностями человеческого и общественного прогресса. Он может находить отражение в важных понятиях и оценках, отвечающих неопровержимым истинам прошлого и настоящего, но может присутствовать и в прозе повседневной жизни, которую, как нам кажется, мы давно изучили, но на самом деле некоторые ее стороны скрыты и до сих пор неизвестны нам. В конце концов, из-за бурного развития Праги они начинают исчезать из памяти, пропадать из пражского колорита.
Борис Грушин позволяет нам заглянуть в эту пражскую память, пролистать ее, когда нам нужно сохранять оптимизм или когда мы уже мрачны и хотим поднять себе настроение. Поэтому нам особенно приятно, что эту возможность дал нам ученый, который до сегодняшнего дня сохранил студенческую бесшабашность и не отказался от черт своей предыдущей профессии – репортера и журналиста советской «Комсомолки», чьи обычные обязанности заключаются в том, чтобы быть правдивым и находчивым, удивлять и делать открытия, иногда отчасти сенсационные.
Эти особенности были присущи обоим «пражским периодам» Грушина, если говорить о месте, форме и смысле его деятельности. Он работал в здании бывшей пражской архиепископской семинарии, где до сих пор сохранились обстановка, семинарская столовая, залы библиотеки и бывшая молельня, служившая одновременно и лекционным залом. Здесь уже 25 лет трудится интернациональный коллектив из всех стран мира, издающий международное марксистское периодическое издание «Вопросы мира и социализма» [4] . Грушин возглавлял отделение социологических исследований и культуры [5] . Он исполнял свои рабочие обязанности с редкостным вдохновением, демонстрируя широкую эрудицию.
Ученый не забыл и об одной из своих научных тем – свободном времени, которому посвятил монографию [6] . При высокой трудовой загруженности он понял, что это не только теоретическая, но и чисто практическая проблема, и отдых – не потерянное время, а период для плавного восстановления и подъема творческих сил.
Грушин размышлял, посвятить ли блуждания по Праге продолжению того, что делал в свое время Больцано [7] , чью работу ученый досконально изучил и уважал. Запечатлеть ли формы современных пражских башен или начать что-то оригинальное, возможно, более эксцентричное. Выбор пал на второй вариант – так и возникла книга «In pivo veritas», которую сегодня мы представляем читателю. Грушинская оригинальность заключается в самой трактовке идеи: он сумел избежать ловушки, содержащейся в смысле этого присловья, который, возможно, он не знал или из вежливости не хотел знать. Пивная приземленная философия конделиковского типа [8] , разные варианты которой известны и сегодня, могла бы стать предметом сатирической насмешки в отношении разных отталкивающих мещанских черт.
Ученый не поддался соблазну следовать за известным средневековым выражением In vino veritas, изучая пражские или моравские винные погреба. Хотя традиции винных текстов известны во всем мире – повсюду распивают и чествуют вина. Зато тексты пражских пивных уникальны: они относятся не только к распитию пива, а отражают жизнь как таковую и реагируют на злобу дня. Грушина заинтересовало, что эти остроумные высказывания и фразы имеют интересную языковую форму, выражают своего рода народную и национальную философию и взгляд на мир. Грушин прав, когда говорит, что эти тексты могут многое рассказать о жителях города (мы, пражане, сами этого уже не замечаем). В них собрана народная мудрость, передаваемая из поколения в поколение, афоризмы об отношении к жизни, о любви к родине, о заботах и радостях. Эти тексты – образец чешского народного юмора, резкого, но в то же время и доброго пражского сердца. Так Грушин понимает и документирует измененное изречение In pivo veritas.
Впервые Борис Грушин пребывал в Праге в начале 60-х годов, второй раз – во второй половине 70-х. Мы верим, что в Прагу он вернется и в третий раз, чтобы собрать всё, что не успел, и исполнить свое обещание: подвергнуть социологическому анализу, который может быть бесспорно интересным, оригинальным и поучительным, всю сумму, как говорят социологи, эмпирического материала, обогащенного и другими типическими «прагенсиа» [9] . Пожелаем, чтобы автор исполнил это обещание!
Книга, которую мы держим в руках, – глубокая, оригинальная и привлекательная новинка в обширном собрании публикаций о Праге. Она будет очень интересна не только пражанам, но и гостям столицы из других областей республики, а также заграничным туристам.
Павел Аурсперг [10]
Запоздалое признание в любви
Вместо введения
Эта книга имеет свою собственную, не слишком длинную, но многолетнюю историю. Ее замысел родился в середине 1964 года – в тот период, когда автор, переходя от журналистики к социологии, жил в Чехословакии. Работа была завершена в начале 1981 года. Путь, начатый дождливым вечером в скромной пивной «За ветрем» на Жижкове, подошел к концу только через 17 лет. Замысел, который принес автору столько радости (когда удавалось найти и записать особенно яркие изречения шутников из пивных или открыть новые волшебные уголки Праги), но вместе с тем и столько забот (когда казалось, что все усилия не увенчаются успехом), наконец-то получил конкретное воплощение…
Но позвольте мне рассказать обо всем по порядку.
Когда весной 1962 года я приехал в Прагу, со мной случилось то же, что и со многими другими гостями обаятельной «матери городов» [11] : с самого первого мгновения меня восхитила ее необыкновенная красота. Восхитила и поработила однажды и навсегда!
Я знал, что у меня много времени – недели и месяцы, чтобы не торопясь, спокойно, без какой-либо спешки знакомиться с бесчисленными достопримечательностями стобашенной Праги, с ее топографией, архитектурой и памятниками истории, с новыми веяниями и разными сторонами жизни пражан. Несмотря на это, я поддался порыву – пусть говорят, что хотят, но любовь с первого взгляда существует, – и с головой окунулся в изучение предмета моей страсти. Как неугомонный турист, которого судьба неожиданно одарила несколькими минутами знакомства с «объектом», поворачивающимся удивительными сторонами, каждый вечер и каждый выходной я без устали гулял по улицам Малой Страны, забирался на башни Старого города и нырял в Нусельскую долину, заглядывал во все дворцы и храмы, галереи и пивные, сады и кладбища, музеи и маленькие дворики, которые встречались мне на пути.
Естественно, я как книголюб не мог обойтись без соответствующей литературы: различных толстых и тонких путеводителей, информационных и исторических справочников, которые создавали прочный фундамент для впечатлений, помогали мне углублять и классифицировать свои познания. Однако главным источником информации оставались незабываемые многочасовые прогулки по городу от одной улочки к другой, от одного дома к другому. Мне повезло – я сам, своими глазами, видел знаменитые достопримечательности, окутанные легендами древности чехословацкой столицы, и оказавшиеся в их тени или скрывающиеся на окраинах не менее очаровательные уголки Праги, которые экскурсоводы и туристы незаслуженно предали забвению. Я впитывал в себя яркие и приглушенные краски города, неповторимые черты его атмосферы, весь пражский колорит. Страстному желанию быть в постоянном контакте с Прагой я в течение года посвящал почти все свое свободное время, невзирая на отдых, товарищеские обязательства, встречи и нормальный сон.
И потом, как известно и как это происходит в каждой любви, мое отношение к городу приобрело новую форму и вступило в новый этап – мне захотелось каким-то способом выразить свои чувства, высказать их вслух, воплотить их в делах.
Великий русский поэт Леонид Мартынов в своем романтическом «Подсолнухе» (1932) очень точно описывает подобное состояние влюбленного:
И я – хотя совсем не живописец —
Вдруг ощутил стремленье рисовать.
Именно это случилось и со мной. И не в переносном, а от первой до последней буквы буквальном смысле слова. В моей пражской жизни был целый период, когда я, несмотря на то, что никогда раньше не пробовал рисовать, проводил все дивные субботы и воскресенья на улицах Целетна и Нерудова и в стиле стародавних архитектурных картинок «одной линией» изображал дом за домом, дворец за дворцом, сохраняя все существенные детали. Затем начались литературные эксперименты эпистолярного жанра в виде посланий друзьям в «Комсомольскую правду» с рассказами о Праге. Не миновала меня и эра собирательства, начиная от банальных пивных подставок под кружку из пражских пивных и заканчивая ни много ни мало пражскими городскими башнями. Нет, башни я собирать не мог, но мне очень хотелось повторить труд Бернарда Больцано, созданный им более 150 лет назад, и составить новый перечень пражских башен и шпилей в виде фотоальбома. В конце концов, хотелось провести какое-нибудь исследование о костелах, монастырях и капеллах на территории города, и главное не о тех действующих и широко известных, а скорее (и в первую очередь) о заброшенных, полуразвалившихся и как будто всеми забытых строениях.
Одним словом, мне хотелось отблагодарить Прагу за щедро раздаваемую радость и хотя бы частично вернуть ей свой «долг». Однако все мои старания, к сожалению, не увенчались успехом и не принесли желаемого удовлетворения. При написании писем-рассказов мне не хватало адекватных поэтических выражений. Создание фотоальбома, как оказалось, было неисполнимой задачей из-за непреодолимых сложностей технического характера. Очень много шпилей и башен было можно сфотографировать только с самых высоких этажей соседних зданий, где, как правило, находились разные организации, или того сложнее— частные квартиры. Что касается изучения церковных архитектурных сооружений, эта идея потерпела крах ввиду недостаточного знания чешского языка, истории и культуры чешского народа.
И именно тогда – как я уже упоминал, началось все в мае 1964 года, – мне в голову внезапно пришла поистине счастливая мысль собрать и сделать доступной широкой читательской аудитории самые интересные тексты пражских пивных: все эти пестрые высказывания, афоризмы и анекдоты, надписи под фресками и карикатурами, цитаты из песен и исторических хроник, которые украшают пространство над барами и стены в ресторанных залах.
Впрочем, выражение «внезапно пришла» в этом случае не совсем уместно, потому что идея перенести пражский пивной фольклор в книжную жизнь мало-помалу зрела в моем сознании долгое время. Я приближался к ней по двум причинам.
Во-первых, она проистекала из моего общего интереса к аналогичным текстам, которых в городе было очень много, и которые всегда удивляли меня своей неожиданностью, содержанием, формой, источником, социальным значением и самим местом «публикации».
Читайте также:
| | |
