Бергман ингмар цитата об одиночестве
Обновлено: 22.12.2024
Фильмы Бергмана отличались несгибаемым эгоизмом и бесстрашной искренностью, поэтому в его послужном списке почти нет картин, не основанных на личном опыте — любой художник, который опирается на собственные переживания, обязан быть самолюбивым. С болезненной честностью режиссер раскрывал свои многочисленные страхи и сокровенные мысли, не стесняясь даже самых постыдных недостатков.
Ингмар снимал неброско и строго, не пряча сути за визуальной ширмой. Зачастую его картины состояли из диалогов часовой длины, которые плавно меняли темы и участвующих в них героев. А привычным сюжетным линиям Бергман предпочитал незамысловатые фильмы-интервью, в которых персонажи обменивались измышлениями, интересовавшими его самого.
Ингмар Бергман на съемках Ингмар Бергман на съемкахНа протяжении всей карьеры важнейшим приемом Бергмана был крупный план. Камеру он называл инструментом для запечатления человеческой души и неустанно повторял, что она часто замечала эмоции, которым удавалось спрятаться от его глаз. Всю жизнь Бергман искал путь к лицам и идеальному переложению личности на пленку. Крупный план передавал интимную искренность и, сочетаясь с аскетичной пустотой на фоне, убирал из кадра лишние детали.
Темы для картин Ингмар выбирал в горделивой манере — наиболее личные и волнующие его самого. Столпов, на которых зиждились идеи Бергмана, было три — любовь, вера в Бога и человеческая природа, — и каждый состоял из жизненных драм самого режиссера и отражал черты его характера. Прошлое, полное трагедий и конфликтов, стало золотой жилой для полувековой карьеры.
«Неверная», 2000-ый год «Неверная», 2000-ый годЛюбовь для Бергмана была самой болезненной и тяжелой из тем. Для лучшего понимания стоит обратиться к более позднему творчеству режиссера — к той части жизненного пути, в которой он смог осознать собственные ошибки. Чувства в картинах Бергмана не были теплыми и вечными, он изображал болезненную и истерзанную любовь. Угасшая или безответная близость внутри семьи, инцесты и измены, затуманенные страстью или безразличием отношения — все эти темы были выставлены на всеобщее обозрение в попытке оправдать былые грехи.
По иронии произведением, наиболее полно отражающим суть творчества режиссера, стал фильм его любовницы, подруги и коллеги Лив Ульман. История «Неверной» , написанная 80-летним Бергманом, рассказывает о сценаристе, который отбывает добровольную ссылку в пустом и холодном доме. Невыносимое одиночество и десятилетиями неутихающая боль вынуждают его вновь взяться за перо.
Из страданий героя в реальном мире рождается вымышленная женщина — с виду взрослая, но, подобно маленькому ребенку, совсем не знающая жизни. В диалоге с самим собой сценарист наделяет ее богатым прошлым, полным разочарований и ошибок. Прошлым настолько правдоподобным, что отделить настоящие воспоминания от фикции невозможно, как и понять, где заканчиваются муки самого Бергмана и начинаются страдания созданного им персонажа. Картина буквально пронизана сожалением к реальным и выдуманным душам, которым Ингмар причинил боль.
«Сцены из супружеской жизни», 1973-ий год «Сцены из супружеской жизни», 1973-ий годБергман был женат пять раз, имел множество продолжительных и мимолетных романов и оставил после себя девять детей, о которых толком не заботился и не помнил даты их дней рождений. Страсть и бушующие чувства толкали режиссера на измены, предательства и вечную борьбу с совестью. По словам самого Ингмара, тяжелей этих мук были лишь жизни его детей, оставшихся без отца.
Роман Ульман и Бергмана растянулся на пять лет, и на его основе был написан сценарий «Сцен из супружеской жизни» — пятичасовой камерной драмы о непростых отношениях двух влюбленных. Поначалу Марианна и Йохан предстают счастливой семейной парой, но вскоре, когда мужа захлестывают чувства к другой, брак начинает рушиться. Дальнейшее события сопровождаются бесконечными ссорами и перемириями, оскорблениями и мольбами, слезами и криками.
В «Сценах из супружеской жизни» и продолжении, вышедшем три десятилетия спустя, Бергман исследовал, как любовь переживает ненависть, предательства и продолжительные разлуки. В конце концов годами сходящиеся и расстающиеся герои не в состоянии оторваться друг от друга и найти иного счастья. Именно подобной привязанностью режиссер оправдывал совершенные им ошибки.
«Шепоты и крики», 1972-ой год «Шепоты и крики», 1972-ой годБергман был полон болезненной и неверной любви, которая наполняла его картины приближенным к повседневности романтизмом. Вместо возвышенных дифирамбов и пиетета в них много испитой режиссером горечи, что обрекла его на глубокие страдания и муки совести. Во многом творчество Бергмана — это не крупный план актеров, а крупный план его личной рефлексии.
За два года до «Сцен из супружеской жизни» Бергман снял «Шепоты и крики» , картину об угасающей любви между родственницами. По сюжету две женщины, давно покинувшие дом детства, возвращаются в него по случаю смертельной болезни сестры. У кровати затухающей девушки враждебные героини вспоминают совместную молодость и родителей, которые в каждом воспоминании открываются с разных сторон.
Персонажи, жившие на собственный лад, имеют очень непохожее настоящее, но впоследствии оказывается, что и взбудораженное воспоминаниями прошлое тоже абсолютно разное. Для одной — это счастливые деньки, а для другой — борьба за внимание семьи. У самого Бергмана были сестра и брат, и родительская любовь выдавалась детям скромными порциями. В конце концов смерть матери не подтолкнула режиссера к воссоединению с семьей, как и кончина девушки не принесла мира сестрам из «Шепотов и криков».
В визуальном плане эта картина стала самой изящной и пестрой среди всей фильмографии Бергмана. Привычные пастельные тона сменились ярко-красной отделкой комнат, а холодное освещение — весенними лучами солнца. При этом написание сценария наложилось на тяжелые душевные переживания, связанные с очередной мимолетной любовью и финансовыми проблемами. Однако из меланхолии вышел непривычно острый и колющий едкой злобой фильм, который, благодаря вычурным декорациям, размывал границу между сном и явью.
«Земляничная поляна», 1957-ой год «Земляничная поляна», 1957-ой годУглубляясь в семейные проблемы режиссера, нельзя обойти стороной один из его первых мировых успехов — «Земляничную поляну» . Еще молодой и не умудренный сединами режиссер снял пророческий фильм о собственном будущем. В нем уважаемый пожилой мужчина отправляется в полуреальное путешествие по волнам памяти в попытке разобраться, почему счастье обошло его стороной.
На Бергмана, неустанно искавшего ключи к человеческой сущности, мирская суета наводила страх. Бытовая привязанность к людям была не для него невыносима, из-за чего он всегда искал повода для побега. Режиссер бросал жен, уклонялся от ответственности и укрывался посреди удаленного острова Форе. Потому в одиноком старике, брошенном собственной семьей и ушедшем с головой в работу, Бергман видел или боялся увидеть себя.
В «Земляничной поляне» герой окунается во времена молодости, когда семья была тепла и приветлива, а глаза возлюбленной пылали счастьем. Впоследствии все это заменила работа, а пылкие эмоции, словно земляничные грядки, покрылись непроходимым бурьяном. Для Ингмара в кино не существовало границ между реальностью и мечтаниями, сценарным вымыслом и личной жизнью — он легко переходил из сладких грез в суровую действительность. Тем не менее именно ностальгическое путешествие, будто снятое умудренным старцем, открыло миру его романтический талант.
Бергман считал финальную сцену «Земляничной поляны» самым красивым крупным планом в своей карьере. В ней главный герой переносится в компанию любящей семьи, а камера выхватывает блаженное умиротворение, осевшее на его больном лице. История показала, что Бергман подобного умиротворения не получил и умер в одиночестве, вдали от друзей и соседей. Картина стала предостережением режиссера самому себе, уроков из которого он не извлек.
«Фанни и Александр», 1982-ой год «Фанни и Александр», 1982-ой годИнгмар ощущал себя оторванным от человеческого тепла на протяжении всей жизни. Детство в глубоко религиозной и строгой семье выдалось непростым, а воспитание отца-пастора сопровождалась телесными наказаниями и строгой дисциплиной. По мотивам этого непростого периода режиссер снял автобиографическую картину «Фанни и Александр» . В ней рассказывалась душещипательная история мальчика, который вместе с сестрой был вынужден покинуть приветливый отчий дом и поселиться в аскетичном жилище епископа.
В мемуарах Ингмар рассказывает о периоде, когда его с сестрой и братом оставили на попечение тети в имении, переполненном разношерстными родственниками. На их основе режиссер придумал вымышленную семью, каждый член которой так или иначе напоминал его самого — розовощекий толстяк, ухлестывающий за гувернанткой, и хмурый нелюдимый дядюшка отражали разные черты Бергмана. В «Фанни и Александр» он создал идеальное семейство из грез, а затем с жестокостью выдрал из него маленького юношу.
Ингмар Бергман на съемках «Седьмой печати» Ингмар Бергман на съемках «Седьмой печати»Ингмар писал, что детство в строгой католической семье было полно притворства. Умение врать и примерять образ примерного сына позволяли будущему сказочнику скрыться от жестоких розг и враждебных взглядов. Всю последующую жизнь он искал теплоту в бесчисленных романах, прятался в работе и бежал от людей из-за неспособности к ним привязаться.
В автобиографии Бергман пошутил, что еще в начальной школе изменил подруге, понарошку женившись на однокласснице, но эта интрижка оставалась тайной ровно до тех пор, пока в его юные руки не попал кинопроектор. В этой истории, которая вполне может быть выдумкой, кроется суть всего творчества режиссера.
Для середины XX века он снимал весьма интимные фильмы, делился страшными тайнами и не стеснялся своего эгоизма. Бергман был настоящим романтиком, но, как и многих придуманных им персонажей, счастье слишком долго обходило его стороной. Возможно, именно поэтому он предпочел непростые человеческие отношения безмятежной любви к кино.
PS. Если понравился текст — ищите нас в VK и Telegram .
Следующая цитата
14 июля Ингмару Бергману исполнилось бы 97 лет. Он был велик, как скала, и даже сложный характер не помешал (или даже помог) ему на много десятилетий вперед определить лицо шведского кинематографа, за что иные современники и потомки ему не слишком-то благодарны. Но его длинная и плодовитая жизнь в искусстве (Бергман ушел из жизни восемь лет назад) подарила нам много полезных высказываний о кино, театре и отношении с окружающим миром. Вот некоторые из них.
1. Я не очень-то терплю нытье - ни свое собственное, ни чужое.
2. Искусство как самоудовлетворение может, безусловно, иметь определенное значение - в первую очередь для художника.
3. Литература, живопись, музыка, кино и театр сами зачинают себя и сами себя производят на свет.
4. В немногочисленных заповедниках художников карают, считая искусство опасным и потому достойным удушения или контроля. В основном же, однако, искусство свободно, бесстыдно, безответственно, как сказано: движение интенсивно, почти лихорадочно и напоминает, как мне представляется, змеиную кожу, набитую муравьями. Сама змея давно мертва, съедена, лишена яда, но оболочка, наполненная суетливой жизнью, шевелится.
5. Неизмеримое преимущество и в то же время недостаток режиссерского труда состоит в том, что здесь не бывает виновных. Практически каждый человек при случае может кого-то обвинить или на что-то сослаться. Но не режиссеры. Они обладают непостижимой возможностью создавать собственную действительность или судьбу, или жизнь, или назовите это как хотите. Я не раз обретал утешение в данной мысли, горькое утешение, приправленное долей досады.
6. Однажды я упомянул, что «Персона» спасла мне жизнь. Это не преувеличение. Если бы у меня хватило сил, я бы, по всей вероятности, вышел из игры. Самое важное - мне впервые было безразлично, как воспримут картину зрители. Я наконец-то послал к черту (где ему и место) евангелие понятности, вколоченное в меня еще с тех пор, «Фильминдастри». Сегодня мне кажется, что в «Персоне» - и позднее в «Шепотах и криках» - я достиг своего предела. Что я свободно прикасаюсь к бессловесным тайнам, выявить которые способен только кинематограф.
7. Как хорошо быть свободным: спишь, позволяешь желанию идти рука об руку с нежеланием, и тебе безразлично, что с тобой случится. Собираюсь проржаветь насквозь.
8. Все мои фильмы могли быть черно-белыми, кроме «Шепотов и криков». В сценарии написано, что я задумывал красный цвет как выражение сути души. Ребенком я представлял себе душу в виде дымчато-синего, похожего на тень дракона, некоего громадного парящего крылатого существа - наполовину птицы, наполовину рыбы. Но внутри дракон был сплошь красный.
9. В сущности, я все время живу во снах, а в действительность лишь наношу визиты.
10. Не вовлекай чувства в то, что ты видишь. Тогда ты видишь всё.
11. На берегу я могу дать волю гневу, могу выть от бешенства. В лучшем случае взлетит в небо чайка. На сцене же произойдет катастрофа.
12. Общение между людьми ограничено большей частью сплетнями и критикой чьих–то поступков. Это наблюдение постепенно заставило меня избегать так называемой светской жизни. Мои дни проходят в одиночестве.
13. Фильм, если это не документ, — сон, греза. Поэтому Тарковский — самый великий из всех. Для него сновидения самоочевидны, он ничего не объясняет, да и что, кстати сказать, ему объяснять? Он — ясновидец, сумевший воплотить свои видения в наиболее трудоемком и в то же время наиболее податливом жанре искусства. Всю свою жизнь я стучался в дверь, ведущую в то пространство, где он движется с такой самоочевидной естественностью. Лишь раз или два мне удалось туда проскользнуть.
14. Я обычно говорю, что на сцене мы стопроцентные люди, когда же сходим со сцены, от нас остается меньше тридцати пяти процентов. Мы внушаем себе и, прежде всего друг другу, будто мы стопроцентные люди, и в этом кроется наша фундаментальная ошибка. Мы становимся жертвой собственных иллюзий. Раздираемые страстями, заключая браки друг с другом, мы забываем, что нас толкает к этому наша профессия, а вовсе не то, кем мы предстаем после закрытия занавеса.
15. «Ритуал» - фильм довольно мрачный, неприкрыто агрессивный - привел в ужас как редакцию телетеатра, так и критиков. Уйдя с поста руководителя «Драматена», я кипел тяжким гневом: мы вдохнули жизнь в этот замок спящей красавицы, выявив лучшее, что в нем было. Провели полную реконструкцию Дома с пола до потолка и начали ставить современную драматургию. Мы играли пьесы для детей на большой сцене и давали школьные спектакли в театре «Чина». Мы гастролировали. Мы работали в бешеном темпе - более 20 спектаклей в сезон.
Мы максимально использовали возможности театра. Вместо благодарности нам, мне намылили шею. У меня не было случая излить свой гнев. Он выплеснулся в «Ритуале».
Следующая цитата
14 июля Ингмару Бергману исполнилось бы 97 лет. Он был велик, как скала, и даже сложный характер не помешал (или даже помог) ему на много десятилетий вперед определить лицо шведского кинематографа, за что иные современники и потомки ему не слишком-то благодарны. Но его длинная и плодовитая жизнь в искусстве (Бергман ушел из жизни восемь лет назад) подарила нам много полезных высказываний о кино, театре и отношении с окружающим миром. Вот некоторые из них.
1. Я не очень-то терплю нытье - ни свое собственное, ни чужое.
2. Искусство как самоудовлетворение может, безусловно, иметь определенное значение - в первую очередь для художника.
3. Литература, живопись, музыка, кино и театр сами зачинают себя и сами себя производят на свет.
4. В немногочисленных заповедниках художников карают, считая искусство опасным и потому достойным удушения или контроля. В основном же, однако, искусство свободно, бесстыдно, безответственно, как сказано: движение интенсивно, почти лихорадочно и напоминает, как мне представляется, змеиную кожу, набитую муравьями. Сама змея давно мертва, съедена, лишена яда, но оболочка, наполненная суетливой жизнью, шевелится.
5. Неизмеримое преимущество и в то же время недостаток режиссерского труда состоит в том, что здесь не бывает виновных. Практически каждый человек при случае может кого-то обвинить или на что-то сослаться. Но не режиссеры. Они обладают непостижимой возможностью создавать собственную действительность или судьбу, или жизнь, или назовите это как хотите. Я не раз обретал утешение в данной мысли, горькое утешение, приправленное долей досады.
6. Однажды я упомянул, что «Персона» спасла мне жизнь. Это не преувеличение. Если бы у меня хватило сил, я бы, по всей вероятности, вышел из игры. Самое важное - мне впервые было безразлично, как воспримут картину зрители. Я наконец-то послал к черту (где ему и место) евангелие понятности, вколоченное в меня еще с тех пор, «Фильминдастри». Сегодня мне кажется, что в «Персоне» - и позднее в «Шепотах и криках» - я достиг своего предела. Что я свободно прикасаюсь к бессловесным тайнам, выявить которые способен только кинематограф.
7. Как хорошо быть свободным: спишь, позволяешь желанию идти рука об руку с нежеланием, и тебе безразлично, что с тобой случится. Собираюсь проржаветь насквозь.
8. Все мои фильмы могли быть черно-белыми, кроме «Шепотов и криков». В сценарии написано, что я задумывал красный цвет как выражение сути души. Ребенком я представлял себе душу в виде дымчато-синего, похожего на тень дракона, некоего громадного парящего крылатого существа - наполовину птицы, наполовину рыбы. Но внутри дракон был сплошь красный.
9. В сущности, я все время живу во снах, а в действительность лишь наношу визиты.
10. Не вовлекай чувства в то, что ты видишь. Тогда ты видишь всё.
11. На берегу я могу дать волю гневу, могу выть от бешенства. В лучшем случае взлетит в небо чайка. На сцене же произойдет катастрофа.
12. Общение между людьми ограничено большей частью сплетнями и критикой чьих–то поступков. Это наблюдение постепенно заставило меня избегать так называемой светской жизни. Мои дни проходят в одиночестве.
13. Фильм, если это не документ, — сон, греза. Поэтому Тарковский — самый великий из всех. Для него сновидения самоочевидны, он ничего не объясняет, да и что, кстати сказать, ему объяснять? Он — ясновидец, сумевший воплотить свои видения в наиболее трудоемком и в то же время наиболее податливом жанре искусства. Всю свою жизнь я стучался в дверь, ведущую в то пространство, где он движется с такой самоочевидной естественностью. Лишь раз или два мне удалось туда проскользнуть.
14. Я обычно говорю, что на сцене мы стопроцентные люди, когда же сходим со сцены, от нас остается меньше тридцати пяти процентов. Мы внушаем себе и, прежде всего друг другу, будто мы стопроцентные люди, и в этом кроется наша фундаментальная ошибка. Мы становимся жертвой собственных иллюзий. Раздираемые страстями, заключая браки друг с другом, мы забываем, что нас толкает к этому наша профессия, а вовсе не то, кем мы предстаем после закрытия занавеса.
15. «Ритуал» - фильм довольно мрачный, неприкрыто агрессивный - привел в ужас как редакцию телетеатра, так и критиков. Уйдя с поста руководителя «Драматена», я кипел тяжким гневом: мы вдохнули жизнь в этот замок спящей красавицы, выявив лучшее, что в нем было. Провели полную реконструкцию Дома с пола до потолка и начали ставить современную драматургию. Мы играли пьесы для детей на большой сцене и давали школьные спектакли в театре «Чина». Мы гастролировали. Мы работали в бешеном темпе - более 20 спектаклей в сезон.
Мы максимально использовали возможности театра. Вместо благодарности нам, мне намылили шею. У меня не было случая излить свой гнев. Он выплеснулся в «Ритуале».
Следующая цитата
Видеоэссе
slider4
Списки
Чтение
[Книги][list]
КиноВоид представляет
[КиноВоид][threecolumns]
Уроки
[Уроки][list]
Любимые фильмы
[ЯЛюблюЭтотФильм][twocolumns]
Интервью
[Интервью][grids]
Статьи
[Статьи][twocolumns]
Цитаты, Мысли
[Мысли][bsummary]
Правила жизни: Ингмар Бергман
То, что моим способом выражения станет кинематограф, было вполне самоочевидно. Я достигал понимания на языке, обходившемся без слов, которых мне не хватало, без музыки, которой я не владел, без живописи, которая меня не трогала. Внезапно у меня появилась возможность общаться с окружающим миром на языке, идущем буквально от сердца к сердцу путями, чуть ли не сладострастно избегающими контроля интеллекта.
Все решения я принимаю интуитивно. Я кидаю копье в темноту. Это интуиция. Затем я посылаю армию, чтобы его найти. Это интеллект.
В сущности, я все время живу во снах, а в действительность лишь наношу визиты.
Наши отношения с людьми обычно состоят из обсуждения их поступков и характеров. В какой-то момент это стало для меня невыносимым, и я добровольно отказался от того, что называется общением. Это привело к тому, что на закате дней я остался один. Всю жизнь я провел в трудах, и счастлив этим. То, что началось как борьба за существование, стало в итоге страстью к науке. ("Земляничная поляна")
Мужчины делают женщин беспомощными, когда берут на себя все решения. В моей жизни мужчины делали все, чтобы обречь меня на зависимость от них.
Любовь - она заразная, как насморк. И она уносит твое здоровье, твою силу, твой покой, а также моральные устои, если, конечно, они у тебя имеются. Все несовершенно в нашем несовершенном мире, а уж любовь - само совершенство в своем совершенном несовершенстве.
Читайте также: