Антон антонович дельвиг цитаты
Обновлено: 22.12.2024
Мы не смерти боимся,
но с телом расстаться нам жалко:
Так не с охотою мы старый сменяем халат.
Бедные мы! что наш ум? – сквозь туман
озаряющий факел
Бурей гонимый наш челн по морю
бедствий и слез;
Счастие наше в неведеньи жалком,
в мечтах и безумстве:
Свечку хватает дитя, юноша ищет любви.
Блажен, кто мог с невинностью пробраться
Чрез этот мир, возвышенным пленён.
В самом себе блажен поэт.
Мы вдвоём тоску-кручину
Легче растоскуем.
Скажи, куда уйдёшь от скуки и жены,
Жены, которая за всякую морщину
Её румяных щёк бранится на тебя?
Скучно, девушки, весною жить одной!
Счастие на свете
Не в жемчугах, не в кружевах,
И не в богатом туалете,
А в искренних сердцах.
„Есть злые люди, которые, не уважая отечественных дарований, распускают слухи, будто бы литературная слава знаменитого поэта нашего барона Дельвига непосредственно зависит от приязни его с А. Пушкиным и Баратынским и будто бы пиитические произведения его не дурны более потому, что одна половина их (исключая, впрочем, гекзаметров, в коих многие стихи по особенному роду своему основаны на новых правилах, вводимых собственно бароном Дельвигом) принадлежит Пушкину, а другая Баратынскому.“
Михаил Бестужев-Рюмин, «Мысли и замечания литературного наблюдателя», 1829
„Я внимательно прочитал критику на Самозванца, и должен вам сознаться, что <…> про себя или в себе размышлял точно так же. <…> Напротив того, в критике на Онегина только факты и очень мало смысла <…>. Впрочем, если критика эта будет продолжаться, то я, ради взаимности, буду запрещать её везде.“
Бенкендорф ранее послал ему роман и рецензию Дельвига, тоже принятую ими за пушкинскую (очевидно, по указанию Булгарина), чтобы император убедился, «как нападают на Булгарина»
Николай I, письмо А. Х. Бенкендорфу, апрель 1830
О произведениях
Источник: Старина и новизна. — Кн. 4. — 1903. — С. 10 (перевод с фр.)
Help us translate English quotes
Discover interesting quotes and translate them.
„Идиллии Дельвига для меня удивительны. Какую должно иметь силу воображения, дабы из России так переселиться в Грецию, из 19 столетия в золотой век, и необыкновенное чутьё изящного, дабы так угадать греческую поэзию сквозь латинские подражания или немецкие переводы, эту роскошь, эту негу, эту прелесть более отрицательную, чем положительную, которая не допускает ничего напряжённого в чувствах; тонкого, запутанного в мыслях; лишнего, неестественного в описаниях!“
«Отрывки из писем, мысли и замечания», 1827
Александр Пушкин
Следующая цитата
Барон Анто́н Анто́нович Де́львиг — русский поэт, издатель.
Фото: Petr Borel, Портретная галерея русских деятелей = Galerie de portraits de célébrités Russes publiée par A. Munster: [В 2-х т.] / А. Э. Мюнстер. - СПб.: тип. и лит. А. Мюнстера, 1864-1869. — Том II — Илл. 29 / Public domain„Помимо прекрасного таланта, то была отлично устроенная голова и душа незаурядного закала. Он был лучшим из нас. Наши ряды начинают редеть.“
„Лучшее стихотворение Дельвига было написано и посвящено Пушкину <…>. Шестнадцатилетний мальчик пророчит в мельчайших подробностях литературное бессмертие пятнадцатилетнему мальчику и делает это в стихотворении, которое само по себе бессмертно, — в истории мировой поэзии я не могу найти другого подобного совпадения гениального предвидения с осуществившимся предназначением.“
Следующая цитата
Барон Анто́н Анто́нович Де́львиг (6 [17] августа 1798 — 14 [26] января 1831) — русский поэт, издатель альманахов и «Литературной газеты».
„Нужно будет нам с тобою и Баратынским написать инструкцию Дельвигу, если он хочет, чтобы мы участвовали в его газете. Смешное дело, что он не подписывается ни на один иностранный журнал и кормится сказками Бульи и Петерб. Польскою Газетою. При том нужно обязать его, чтобы по крайней мере через № была его статья дельная и проч. и проч. А без того нет возможности помогать ему.“
Пётр Вяземский, письмо А. С. Пушкину, 14 января 1831
„Его муза была в Греции; <…> наслушалась там простых и полных, естественных, светлых и правильных звуков лиры греческой; но её нежная краса не вынесла бы холода мрачного Севера, если бы поэт не прикрыл её нашею народною одеждою, если бы на её классические формы он не набросил душегрейку новейшего уныния — и не к лицу ли гречанке наш северный наряд?“
в пику мнению К. А. Полевого
Иван Киреевский, «Обозрение русской словесности 1829 года», январь 1830
Источник: Московский телеграф. — 1829. — Ч. 27. — № 11.
Источник: Т. А. Китанина, Г. Е. Потапова. Примечания к статье // Пушкин в прижизненной критике, 1828—1830. - С. 436.
„В его поэтической душе была какая-то детская ясность, сообщавшая собеседникам безмятежное чувство счастия, которым проникнут был сам поэт.“
Анна Керн
Источник: Семейные вечера (старший возраст). — 1864. — № 10. — С. 680.
Источник: Керн А. П. Воспоминания о Пушкине, Дельвиге и Глинке // Пушкин в воспоминаниях современников. Т. 1. — 3-е изд., доп. — СПб.: Академический проект, 1998. — С. 397.
Содержание
Цвет невинности непрочен,
Как в долине василёк:
Часто светлыми косами
Меж шумящими снопами
Вянет скошенный цветок.
С младенчества он обучается
Воспевать красоты́ поднебесные,
И ланиты его от приветствия
Удивлённой толпы горят пламенем. <…>
Он уж видит священную истину,
И порок, исподлобья взирающий.
Пушкин! Он и в лесах не укроется!
Лира выдаст его громким пением,
И от смертных восхитит бессмертного
Аполлон на Олимп торжествующий. — см. ниже комментарий В. Набокова
Блажен, кто за рубеж наследственных полей
Ногою не шагнёт, мечтой не унесётся <…>.
Кто молоко от стад, хлеб с нивы золотой
И мягкую волну с своих овец сбирает;
Кому зелёный бук трещит в огне зимой
И сон прохладою в день летний навевает.
Дай нам, благостный Зевес,
Встретить новый век с бокалом!
О, тогда с земли без слез,
Смерти мирным покрывалом
Завернувшись, мы уйдём
И, за мрачными брегами
Встретясь с милыми тенями,
Тень аи себе нальём.
Взглянул я на кудри седые, вздохнул и промолвил:
Цвет белый пастушкам приятен в нарциссах, в лилеях;
А белые кудри пастушкам не милы. — вероятно, неоригинально
Когда, душа, просилась ты
Погибнуть иль любить,
Когда желанья и мечты
К тебе теснились жить,
Когда ещё я не пил слёз
Из чаши бытия, —
Зачем тогда, в венке из роз,
К теням не отбыл я!
Наяву и в сладком сне
Всё мечтаетесь вы мне,
Кудри, кудри шелковые,
Юных персей красота,
Прелесть — очи и уста,
И лобзания живые.
Пела, пела пташечка
И затихла;
Знало сердце радости
И забыло. <…>
Ах! убили пташечку
Злые вьюги;
Погубили молодца
Злые толки!
Скучно, девушки, весною жить одной:
Не с кем сладко побеседовать младой.
Сиротинушка, на всей земле одна,
Подгорюнясь ли присядешь у окна —
Под окошком все так весело глядит,
И мне душу то веселие томит.
Не осенний частый дождичек
Брызжет, брызжет сквозь туман:
Слёзы горькие льёт молодец
На свой бархатный кафтан.
«Полно, брат молодец!
Ты ведь не девица:
Пей, тоска пройдёт. »
За что, за что ты отравила
Неисцелимо жизнь мою?
Ты как дитя мне говорила:
«Верь сердцу, я тебя люблю!» — вариант трюизмов
Баратынской недавно познакомился с романтиками, а правила французской школы всосал с материнским молоком. Но уж он начинает отставать от них. — 10 сентября 1824
… в одном из [писем] пишет он мне о смерти Д. Веневитинова. «Я в тот же день встретил Хвостова, говорит он, и чуть не разругал его: зачем он жив?»
За введение нового рода в литературу нашу правительство не даёт привилегий, в силу которых вводителю позволялось бы целые десять лет быть лучшим в этом роде. Дурное сочинение всё будет дурно, прежде ли, после ли всех оно написано. <…>
Литературная республика не сходна с азиатскими монархиями, в которых повелитель, чтобы спокойно властвовать, должен задушить братьев. В ней всем талантам простор, для всякого круг действий велик и независим; каждый славными трудами укрепляет за собою толпу почитателей, в то же время ни у кого их не отнимая.
… можно обладать великим чутьём критики и, подобно Дельвигу, парализировать им свои творческие способности.
Так! не умрёт и наш союз,
Свободный, радостный и гордый,
И в счастье и в несчастье твёрдый,
Союз любимцев вечных муз!
О вы, мой Дельвиг, мой Евгений! <…>
И ты — наш юный Корифей, —
Певец любви, певец Руслана! <…>
О други! песнь простого чувства
Дойдёт до будущих племен —
Весь век наш будет посвящён
Труду и радостям искусства;
И что ж? пусть презрит нас толпа:
Она безумна и слепа!
Дельвиг — одарён талантом вымысла; но, пристрастясь к германскому эмпиризму и древним формам, нередко вдается в отвлечённость. В безделках его видна ненарумяненная природа.
Лентяев. Прошу не говорить так решительно о древних элегиях: это мой конёк.
Архип Фаддеевич. Разве вы знаете древние языки?
Лентяев. А это на что? — Я всё знаю по инстинкту и понаслышке, и отчасти по переводам на французский язык, которого хотя я и не понимаю совершенно, но, как говорится — маракую.
Из «Русских простонародных песен», переделываемых бароном Дельвигом, в песни «Пела, пела пташечка» мы особенно узнаём своё родное, всякому знакомое с детства. Вообще барон Дельвиг прекрасно передаёт нам русские простонародные песни, и после Мерзлякова <…> никто ещё не умел так мило переделывать их.
… вообще требования наших критиков мне кажутся крайне своенравными, или даже своевольными: <…> Барона Дельвига укоряют в том, что он разнообразен, а не пишет постоянно одних народных русских песен.
И мак Германии завялый,
И древних эллинов горох.
… Дельвиг, конечно, вышибет рапиру у лучшего элегиста и идиллиста Европы.
Нужно будет нам с тобою и Баратынским написать инструкцию Дельвигу, если он хочет, чтобы мы участвовали в его газете. Смешное дело, что он не подписывается ни на один иностранный журнал и кормится сказками Бульи и Петерб. Польскою Газетою. При том нужно обязать его, чтобы по крайней мере через № была его статья дельная и проч. и проч. А без того нет возможности помогать ему.
Публика в ранней кончине барона Дельвига обвиняет Бенкендорфу, который за помещение в «Литературной газете» четверостишия Казимира Делавиня назвал Дельвига в глаза почти якобинцем и дал ему почувствовать, что правительство следит за ним.
За сим и «Литературную газету» запрещено было ему издавать. Это поразило человека благородного и чувствительного и ускорило развитие болезни, которая, может быть, давно в нём зрела.
Шелом и царская порфира
Пред ним сияли: он кумира
Не замечал ни одного:
Свободомыслящая лира
Ничем не жертвовала им,
Звуча наитием святым.
Любовь он пел: его напевы
Блистали стройностью живой,
Как резвый стан и перси девы,
Олимпа чашницы младой.
Он пел вино: простой и ясной
Стихи восторг одушевлял;
Они звенели сладкогласно,
Как в шуме вольницы прекрасной
Фиал, целующий фиал;
И девы русские пристрастно
Их повторяют…
Когда постиг меня судьбины гнев,
Для всех чужой, как сирота бездомный,
Под бурею главой поник я томной
И ждал тебя, вещун пермесских дев,
И ты пришёл, сын лени вдохновенный,
О Дельвиг мой: твой голос пробудил
Сердечный жар, так долго усыпленный,
И бодро я судьбу благословил.
Идиллии Дельвига для меня удивительны. Какую должно иметь силу воображения, дабы из России так переселиться в Грецию, из 19 столетия в золотой век, и необыкновенное чутьё изящного, дабы так угадать греческую поэзию сквозь латинские подражания или немецкие переводы, эту роскошь, эту негу, эту прелесть более отрицательную, чем положительную, которая не допускает ничего напряжённого в чувствах; тонкого, запутанного в мыслях; лишнего, неестественного в описаниях!
[Пушкин] частенько говаривал мне: «У нас ещё через пятьдесят лет не оценят Дельвига! Переведите его от доски до доски на немецкий язык: немцы тотчас поймут, какой он единственный поэт и как мила у него русская народность».
… охота ему было печатать конфектный билетец этого несносного Лавинья. Но всё же Дельвиг должен оправдаться перед государём. Он может доказать, что никогда в его «Газете» не было и тени не только мятежности, но и недоброжелательства к правительству. Поговори с ним об этом. А то шпионы-литераторы заедят его как барана, а не как барона.
Сев. Цв. что-то бледны. Каков шут Дельвиг, в круглый год ничего сам не написавший и издавший свой альманах в поте лиц наших?
Видел я <…> «Цветы»; странная вещь, непонятная вещь! Дельвиг ни единой строчки в них не поместил. Он поступил с нами, как помещик со своими крестьянами. Мы трудимся — а он сидит на судне да нас побранивает. Не хорошо и не благоразумно. Он открывает нам глаза и мы видим, что мы в дураках.
Вот первая смерть, мною оплаканная. <…> никто на свете не был мне ближе Дельвига. Изо всех связей детства он один оставался на виду — около него собиралась наша бедная кучка. Без него мы точно осиротели. Считай по пальцам: сколько нас? ты, я, Баратынский, вот и всё.
Помимо прекрасного таланта, то была отлично устроенная голова и душа незаурядного закала. Он был лучшим из нас. Наши ряды начинают редеть.
Indépendamment de son beau talent, c'était une tête fortement organisée et une âme de la trempe non commune. C'était le meilleur d'entre nous. Nos rangs commencent à s'éclaircir.
Баратынский собирается написать жизнь Дельвига. <…> Вы были свидетелями возмужалости его души. Напишем же втроём жизнь нашего друга, жизнь богатую не романическими приключениями, но прекрасными чувствами, светлым чистым разумом и надеждами.
… Дельвигу Языков написал прелестную поэтическую панихиду, но Дельвига Пушкин почитает человеком с необыкновенным дарованием; куда же мне спорить с такими авторитетами? Дельвига почитали некогда огречившимся немцем <…>. Вот что некогда было напечатано в «Московском вестнике» о его стихотворениях: «Их можно прочитать с лёгким удовольствием, но не более». Таких поэтов много было в прошлое десятилетие.
В подражаниях Дельвига древним много внешней истины, но не заметно главного — греческого созерцания жизни…
… в подражаниях Дельвига древним ещё менее античного, пластического и антологического, чем русского в его русских песнях.
Дельвиг своею поэтическою славою был обязан больше дружеским отношениям к Пушкину и другим поэтам своего времени, нежели таланту. Это была прекрасная личность, которую любили все близкие к ней; Дельвиг любил и понимал поэзию не в одних стихотворениях, но и в жизни, и это-то ошибочно увлекло его к занятию поэзиею, как своим призванием; он был поэтическая натура, но не поэт. <…>
До Пушкина наша поэзия была не только реторическою, но и скучно чопорною, приторно сантиментальною. <…> Нужна была сильная реакция этому реторическому направлению. Разумеется, эта реакция должна была заключаться в натуре, естественности и простоте <…>. Понятно, что все захотели быть народными, каждый по-своему. Так, Дельвиг начал писать русские песни <…>. Но тут прогресс был только в намерении, а в исполнение забралась та же реторика, которая водянила и прежнюю поэзию. Песни Дельвига были песнями барина, пропетыми будто бы на мужицкий лад.
Эротические и вакхические мотивы были весьма присущи лицейской поэзии. Однако известно, что их подкладка была более литературная, нежели житейская, — у Дельвига в особенности. <…> Его эротизм, как в лицее, так и после, был в значительной степени воображаемый. Он и в этом отношении, как во многих других, на всю жизнь остался лицеистом. <…>
«Ветхий человек» сидел в Дельвиге прочно и если не вовсе убивал его как поэта, то всё же связывал — и связал навсегда. Как в жизни Дельвиг хотел прежде всего покоя, мира, халата, пасьянса, законченной и удобной формы, — так прежде всего строгой формы он искал и в поэзии. В сущности, только её и искал он. Но форма связана с содержанием. Как в жизни он не имел ни оригинальной идеи, ни способности видеть мир по-своему, ни даже сильных страстей, — так не оригинальна оказалась и форма его поэзии. Подверженный многим влияниям, он не умел их переработать в нечто, принадлежащее лишь ему самому.
Творчество Дельвига нелегко для понимания. Оно нуждается в исторической перспективе, в которой только и могут быть оценены его литературные открытия. Но понять его, осмыслить его внутреннюю логику и закономерности, почувствовать особенности его поэтического языка — значит во многом приблизиться к пониманию эпохи, давшей человечеству Пушкина. Тот, кто решится на эту работу, будет сторицей вознаграждён: перед ним раскроются художественные и — шире — духовные ценности, которые были сменены другими, но не умерли и не исчезли и постоянно напоминают о себе нашему эстетическому сознанию <…>.
Нет сомнения, что связи Дельвига с русскими художниками и художественными критиками <…> не прошли даром для его поэтического творчества. <…>
Дельвиг не имитировал народную песню. Он подходил к русской народной культуре как к своеобразному аналогу античной культуры и пытался проникнуть в её духовный и художественный мир. Этого не делал никто из русских поэтов до Дельвига, и мало кто делал после него.
J’ai lu avec attention la critique contre le Самозванец, et je dois vous avouer, que <…> fait pour moi méme <…> juste les mémes réflexions. <…>
Dans celle au contraire contre Онегин, il n’y a que du fait et fort peu de raison <…>. Au reste, si ce genre de critique dure, pour réciprocité je le défendrais partout.
Лучшее стихотворение Дельвига было написано и посвящено Пушкину <…>. Шестнадцатилетний мальчик пророчит в мельчайших подробностях литературное бессмертие пятнадцатилетнему мальчику и делает это в стихотворении, которое само по себе бессмертно, — в истории мировой поэзии я не могу найти другого подобного совпадения гениального предвидения с осуществившимся предназначением.
Delvig's best poem is the one he dedicated to Pushkin <…>. A boy of sixteen, prophesying in exact detail literary immortality to a boy of fifteen, and doing it in a poem that is itself immortal-this is a combination of intuitive genius and actual destiny to which I can find no parallel in the history of world poetry.
„Вот первая смерть, мною оплаканная. <…> никто на свете не был мне ближе Дельвига. Изо всех связей детства он один оставался на виду — около него собиралась наша бедная кучка. Без него мы точно осиротели. Считай по пальцам: сколько нас? ты, я, Баратынский, вот и всё.“
письмо П. А. Плетнёву, 21 января 1831
Александр Пушкин
„Я никогда его не видала скучным или неприятным, слабым или неровным. Один упрек только сознательно ему можно сделать, — это за лень, которая ему мешала работать на пользу людей.“
Анна Керн
Источник: А. П. Керн. Воспоминания. — Л., 1929. — C. 329.
Источник: Керн А. П. Дельвиг и Пушкин // Пушкин в воспоминаниях современников. Т. 1. — С. 402.
Следующая цитата
Родился в Москве, в семье военного, принадлежавшей к старинному обедневшему лифляндскому роду. Учился в частном пансионе.
В 1811 поступил в только что открытый Царскосельский Лицей, где учился вместе с А. Пушкиным, И. Пущиным и В. Кюхельбекером.
Писать начал рано.
В 1814 первые стихи Дельвига были опубликованы в «Вестнике Европы». Ко времени окончания Лицея был уже известен в литературных кругах.
А. Пушкин высоко ценил стихи Дельвига.
Первые годы после окончания Лицея жил почти впроголодь.
Лишь в 1821 устроился в императорскую публичную библиотеку, начальником его стал И. Крылов.
В 1825 женился на дочери М.А. Салтыкова.
В 1825-1831 издавал альманах «Северные цветы» и «Литературную газету», имевшие большое значение для объединения поэтов пушкинского круга и защиты их позиций в литературной борьбе того времени.
До конца своей жизни Дельвиг служил в Министерстве внутренних дел.
Умер от тифа в 32 года. Похоронен на Волковском православном кладбище, и в 1934 году его прах перенесен в некрополь мастеров искусств на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры.
Цитаты Антон Антонович Дельвиг
„Баратынский собирается написать жизнь Дельвига. <…> Вы были свидетелями возмужалости его души. Напишем же втроём жизнь нашего друга, жизнь богатую не романическими приключениями, но прекрасными чувствами, светлым чистым разумом и надеждами.“
письмо П. А. Плетнёву, 31 января 1831
Александр Пушкин
Произведение
Пушкину
Антон Антонович ДельвигЧитайте также: