Владимир егошин частушки текст

Обновлено: 16.11.2024

– Я даже тональность гармони не могу определить, только по слуху различаю, что они разные. Знаю, что моя тональность ля-мажор. Но в молодости я запросто мог петь три октавы, с годами, правда, голос стал садиться. Лет с 17 до 25 (до того, как сам женился) я каждую неделю ходил по свадьбам, – вспоминает Егошин. – И назывался никаким не тамадой, а дружкой. И «дружкину молитву» читал…

– Много денег заработали?

– О деньгах и речи не было! Я еще сам с подарком для молодоженов приходил, особенно если они родня или знакомые были. А как женился, перестал ходить по свадьбам. С того времени не был практически ни на одном празднике.

– Эко вас закольцевали.

– Ну почему? Жена, наоборот, согласна была со мной ездить, сама пела и плясала великолепно. Просто пропал кураж — не хотелось больше веселиться с подвыпившими гостями. Ведь я не пил.
Вообще. Молодой был: для ку­ража своей дури хватало. А теперь время ушло, мне и до сих пор ал­коголя не надо. Меня постоянно приглашали в разные населенные пункты. И сегодня предлагают на любых условиях. Суммы со­лидные предлагают, но дело не в деньгах. Я работаю только автор­ские программы.

- Помнится, когда вы впервые приехали в Иваново, у вас даже гармони своей не было…

- Мне давали гармонь на вы­ступление, а потом подарили за Гран-при. Она у меня как раз жи­вая. И как раз в ля-тональности. Сегодня у меня 5 гармоней, и все подарены. А так – это дорогое удовольствие: хорошая гармонь сегодня стоит от 70 до 140 тысяч рублей.

- Еще в 90-е вы считались непре­взойденным мастером частушки. А теперь вас не видно, не слышно…

- В «политике» я уже 22 года: сначала был главой деревни, те­перь – целого поселения. Работа очень неблагодарная, очень от­ветственная и сложная. Меня ни­кто никогда не видел с гармонью. В области последние 10 лет я во­обще не играю. Если ты работа­ешь чиновником, то тебя должны ценить и уважать как чиновника. Поэтому я нигде не выступаю. В Иванове третий год сижу в жюри, однако в гала-концерте всегда участвую.

- Как, работая чиновником, можно писать политические ча­стушки, которые бьют не в бровь, а в глаз? За это ведь могут по головке не погладить…

- Снять меня невозможно: у меня безупречная репутация и большая поддержка населения. Сослать – нельзя, я и так на са­мом низу политической лестни­цы, только посадить… Но меня никто не трогает. Я в начале 90-х 50 минут пел в Госдуме чистую политику. Такого я больше нигде, наверное, не пел. Они пригласи­ли меня сказать, что я хочу, ну я и сказал:

У меня один вопрос:
Говорят, в России рост.
Не пойму я одного:
Чё растет и у кого.

- То есть вас можно назвать чи­новником с человеческим лицом?

- Я прожил всю жизнь в дерев­не. Наверное, старое воспитание такое. У меня, кроме автомаши­ны «Ока», ничего нет. И ту я ку­пил у друга за 30 тысяч рублей. Если б все работали, как я, то коммунизм бы мы построили еще 30 лет назад.
Я всегда делаю всё возможное и невозможное. И с других тре­бую. Коллектив у меня неболь­шой, всего 5 человек, два из кото-рых – бухгалтеры. Поэтому лю­бую работу в поселении, любое дело мы вынуждены делать втро­ем. Любое.

- А доклады вы, случаем, не риф­муете?

- Да запросто. Когда-то был объявлен конкурс сельских по­селений, и там надо было пред­ставить доклад в оригиналь­ной форме. Я написал в форме «Конька Горбунка» Ершова. «Вот в Советском-то районе, там, на дальнем на кордоне, на брегах Немды-реки, о, стоят ша­варжаки. Там народишку негусто и в колхозной кассе пусто, пяти сотен нет людей, всего 8 лоша­дей…. Непосильные расходы сильно душат мужика, но жи­вем, кой-как пока. Сколько так мы проскрипим, знает только Бог один…». И вот так примерно 40 минут. Всё, что есть, я изло­жил в такой форме.

- Вы когда-нибудь считали, сколько частушек написали?

- А сколько вы можете петь без повторения?

- Ну, не знаю. Дней пять. Когда-то был эксперимент, ког­да в Иваново приезжали. Сидели 8 человек и я один. Надо было петь частушки, и на каждую тре­тью я должен был ответить тре­мя сразу. Это практически нере­ально. Но я их перепел. Три часа сидели.

- Вы, наверное, все частушки, ко­торые поют на праздниках, знаете?

- Когда была передача «Эх, Семёновна», я из всего цикла штук двести, наверное, только не знал. Я ведь каждую неделю ходил по свадьбам, я мог сочи­нять частушки на ходу: петь и в течение 6 секунд придумать дру­гую. Я этого для себя объяснить не могу. На слово рифма подби­ралась сама, в кураже я мог петь часами.

- Так вы куражный человек?

- Теперь абсолютно нет. А рань­ше было… Один раз с Заволоки­ным в санатории вошел в кураж и плясал целый час в одних носках. Носки стерлись до нуля. Смотрю: их нет вообще, осталась только резинка сверху. Заволокин гово­рит: «Я такого не видел никогда». А когда он попросил позже по­вторить – не могу, говорю, кура­жа нет.

- Хотя вы стали знамениты бла­годаря частушкам, но говорят, пи­шете не только их.

- На своих концертах частуш­ки я пою постольку-посколь­ку. У меня стихи серьезные. Я не люблю, когда лажу пишут всякую. Стих должен быть и по смыслу глубокий, и по рифме четкий. Я пою песни, куплеты, страдания, припевки… И толь­ко в конце на бис пою частуш­ки. Их нельзя насильно петь. Надо, чтоб тебя вызывали. Все думают, что я заводной рубаха-парень, а я в душе лирик. И во­обще, очень серьезный человек. И совсем не веселый.

Читайте также: