Цинический разум позднего социализма власть притворство и анекдот
Обновлено: 19.09.2024
Главная проблема вышеупомянутого способа интерпретировать подобные действия заключается в том, что в нем анализ ограничивается лишь буквальным смыслом идеологических символов, высказываний и практик. Однако сводить смысл символов, высказываний и практик лишь к буквальному смыслу ошибочно в принципе. А что касается позднего социализма в частности, то в этот период буквальный смысл политических ритуалов, актов и высказываний был далеко не самым важным смыслом, который в них вкладывался. Эти ритуалы и высказывания просто нельзя интерпретировать буквально, напрямую. Для того чтобы разобраться, в чем же заключался их смысл, необходимо рассматривать эти ритуалы и высказывания не только изолированно и даже не только в контексте политического ритуала (или политического текста), частью которого они являлись, но и в гораздо более широком и динамичном контексте социальных отношений, которые выходили далеко за пределы этого ритуала. Необходимо проанализировать, как эти акты и высказывания были связаны с другими практиками, высказываниями и формами дискурса, которые существовали вне идеологических ритуалов, но в которых участники этих ритуалов также принимали непосредственное участие.
Следующий анекдот
Самая известная книга одного из ныне живущих философов, Петера Слотердайка, называется "Критика цинического разума", в ней наша эпоха, начиная с устройства послевоенной Европы, определяется как формация цинического разума. Слотердайк вполне справедливо говорит о том, что обратного пути из цинизма не существует. Человек, обладающий простотой и детской неискушенностью, способен стать циником, а каким образом циник может испытать такое, своего рода, просветление? Такое явление всегда было загадочным и, уж тем более, по отношению к целой эпохе - вовсе невероятным. Но тем не менее, история свидетельствует нам о том, что те величайшие революции которые в ней были, были связаны с совершенно неожиданным реваншем простоты, наивности и неискушенности. Например, первые три века христианства и первое столетие реформации.
Эта странная идея абсолютной простоты, очень любимая Достоевским, воплотившаяся в лице князя Мышкина и Алеши Карамазова, этих чрезвычайно редких фигур - удивительна по своей сути. И как бы не ценились в мире гении, представители изощренного разума, все-таки носители святой простоты ценились еще больше, а главное, они все встречались гораздо реже.
И вот сегодня, как бы мы не обвиняли наш мир в цинизме, интенсивности обмена обманом, как бы не пульсировал коллективный невроз, на этом фоне странным образом появилась новая фигура наследника будущего, по крайней мере, ее возможного наследника, простеца, которого мы пока почти в упор не видим или недооцениваем.
Мир находится в ожидании второй волны революции, если считать первой революцию хиппи и феномен контркультуры, когда был опробован альтернативный способ бытия. Но тогда капитализму удалось его развоплотить. Проблема в том, как инициировать новый великий поход - по характеру близкий к движению хиппи в сторону Гималаев или Шамбалы? Революция должна состоять не в перераспределении власти и ресурсов кому больше достанется денежных знаков или знаков внимания, кому чаще удастся выглядывать из телевизора. Нужно обретение нового поля самоопределения и нужны люди, которые попытаются себя реализовать без предусмотренных для них стратегий потребления, без мелочной карьерной гонки.
Сейчас наиболее понятной и в то же время универсальной формой протеста является эскапизм, бегство от нынешней реальности. Он привлекателен тем, что может ослабить действие основных для современного общества инстинктов, в том числе стремление к власти и жажду признанности в медийной форме. Мы столкнулись с тем, как на наших глазах падает всемогущество телевидения, которое еще 10 лет назад было безграничным. На мой взгляд, это просто замечательно. Эскапизм, безразличие к современным стандартам успеха и будет настоящей фигой, показанной классу офисных работников, повинных в измельчении и профанации желаний. Эскапизм под лозунгом "нам не нужны ни ваши потребительские массовки, ни ваши политические тусовки" - достаточно действенная форма протеста.
С позитивными составляющими дело сложнее. Нельзя выступать только против. Чтобы победить, нужно выступать за что-то.
Революционный класс как таковой не сформирован, его потенциальные составляющие пока друг друга не опознали. Но они обитатели не лесов (хотя и такая возможность остается), а городских джунглей, сегодня сквоттеры и уличные художники напоминают зачатки новых племен, подсказывая нам, что процессы этногенеза не закончены.
В качестве маленьких групп протестующие были всегда, но последнее массовое выступление датируется 1968 годом, зарождением рока, креативных субкультур, революцией хиппи. Мир уже тогда мог пойти по другому пути, но общество потребления справилось, поглотило это движение. С тех пор таких сильных всплесков не было. Чтобы возродить подобное движение, необходимо производство собственных соблазнов, и пока эти соблазны не вступят в конкуренцию с соблазнами цивилизации гламура, ни о каком успехе говорить не приходится.
Есть такое понятие "перенасыщенный раствор", стоит туда бросить песчинку - и начнется стремительная кристаллизация. В истории России такое уже было, когда в 1917 году она запустила кристаллизацию мировой революции. Вполне возможно, что такое случится снова.
Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение: краткое содержание, описание и аннотация
Предлагаем к чтению аннотацию, описание, краткое содержание или предисловие (зависит от того, что написал сам автор книги «Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение»). Если вы не нашли необходимую информацию о книге — напишите в комментариях, мы постараемся отыскать её.
Для советских людей обвал социалистической системы стал одновременно абсолютной неожиданностью и чем-то вполне закономерным. Это драматическое событие обнажило необычный парадокс; несмотря на то, что большинство людей воспринимало советскую систему как вечную и неизменную, они в принципе были всегда готовы к ее распаду. В книге профессора Калифорнийского университета в Беркли Алексея Юрчака система «позднего социализма» (середина 1950-х — середина 1980-х годов) анализируется в перспективе этого парадокса. Образ позднего социализма, возникающий в книге, в корне отличается от привычных стереотипов, согласно которым советскую реальность можно свести к описанию, основанному на простых противопоставлениях: официальная / неофициальная культура, тоталитарный язык / свободный язык, политическое подавление / гражданское сопротивление, публичная ложь / скрытая правда.Следующий анекдот
Выбрав категорию по душе Вы сможете найти действительно стоящие книги и насладиться погружением в мир воображения, прочувствовать переживания героев или узнать для себя что-то новое, совершить внутреннее открытие. Подробная информация для ознакомления по текущему запросу представлена ниже:
Следующий анекдот
Выбрав категорию по душе Вы сможете найти действительно стоящие книги и насладиться погружением в мир воображения, прочувствовать переживания героев или узнать для себя что-то новое, совершить внутреннее открытие. Подробная информация для ознакомления по текущему запросу представлена ниже:
"Гомо советикус", "раздвоенное сознание" и "притворщики в масках"
Среди исследований "авторитарных" систем власти распространена модель, согласно которой участники политических высказываний, актов и ритуалов в таких системах якобы вынуждены притворяться на публике так, будто они поддерживают официальные лозунги и высказывания власти, на деле относясь к ним отрицательно. Субъект авторитарного государства, согласно этой модели, на публике говорит одно, а про себя думает другое. Поддержка власти - это маска, под которой якобы прячется настоящий субъект.
В основе этой модели лежат различные теории мимикрии (mimicry), притворства (dissimulation) я раздвоенного сознания (divided consciousness). К недавним примерам этого подхода в более широком, неавторитарном контексте относится известная книга Петера Слотердайка "Критика цинического разума". Слотердайк утверждает, что в современном демократическом и постмодернистском мире идеология более не работает согласно классической формуле Маркса о ложном сознании ("они не понимают того, что делают"), а работает согласно новой формуле, которую Слотердайк называет просвещенным ложным сознанием ("они прекрасно понимают то, что делают, и тем не менее продолжают это делать"). Согласно этой модели, современный западный субъект является постмодернистским притворщиком, настаивающим на необходимости носить маску ложного признания (misrecognition) идеологии - маску человека, который якобы верит в идеологию потребительского общества, несмотря на то что он прекрасно понимает, насколько неверно она описывает социальную реальность. Делает он это потому, что он прекрасно осознает невозможность избежать или изменить эту идеологию (Sloterdijk 1993; см. также: Zifcek 1991a: 29).
Подобная модель субъекта, как уже сказано, распространена и в анализах идеологии "авторитарных" систем власти. Популярный, хотя и более простой, чем у Слотердайка, пример этой модели содержится в книге известного политолога Джеймса Скотта "Domination and the Arts of Resistance" (Scott 1990). Согласно Скотту, в колониальном контексте подавленный властью субъект выражает свои мысли на двух различных языках - "официальном" (official transcript) и "скрытом" (hidden transcript). Первый язык отражает маску притворства, а второй - "истинное" мнение субъекта, якобы скрытое под этой маской. Такую же модель притворяющегося субъекта находим в книге политолога Лизы Уидин (Lisa Wedeen), анализирующей "авторитарное" правление президента Асада в Сирии. Отталкиваясь от Слотердайка и вторя Скотту, Уидин утверждает, что простые сирийские граждане на публике делают вид, будто они поддерживают государственные идеологические установки, на самом деле относясь к ним отрицательно. Они якобы "скрывают свои истинные мысли" под маской публичного притворства (Wedeen 1999: 82).
Модель публичного притворства крайне распространена и в анализах восточноевропейских социалистических систем. Ее вариант содержится, например, в известной книге Славоя Жижека "Возвышенный объект идеологии", где эта модель использована для анализа того, как работает коммунистическая идеология социалистического государства. Еще раньше, в 1978 году, похожую модель для описания субъекта социалистического государства использовал чешский писатель-диссидент Вацлав Гавел в известной статье "Власть безвластных"(Power of the Powerless). Согласно Гавелу, большинство граждан социалистической Чехословакии жило "во лжи": на публике они вели себя так, будто считают официальные идеологические лозунги и высказывания партии выражением истины, в которую они верят, при этом в личной жизни, про себя, считая их ложью. Притворное поведение, писал Гавел, давало возможность гражданам ЧССР оградить свою личную жизнь от вмешательства режима и избежать проблем, связанных с этим вмешательством. Гавел осуждал это публичное притворство, считая его проявлением аморального конформизма с властью (Havel 1986: 49–51). Схожую модель притворяющегося субъекта использовал в своей книге "Обличать и лицемерить" Олег Хархордин (Kharkhordin 1999, см. также русскую версию этой книги: Хархордин 2002). Взяв за основу вышеупомянутую теорию двух языков, предложенную Джеймсом Скоттом, Хархордин пишет, что советский субъект по своей природе был притворщиком (dissimulating animal) и субъектом с "раздвоенным сознанием". Этот субъект якобы вел себя по-разному в двух различных сферах своего существования - "официальной", в которой субъект носил маску притворства, скрывающую его истинное лицо, и "личной", в которой его истинное лицо иногда становилось доступно "взгляду самых близких друзей или членов семьи, подчас оставаясь закрытым даже для них" (Kharkhordin 1999: 357). Истинное лицо могло проявиться только на момент, когда субъект вдруг "ослаблял жесткий самоконтроль и опускал завесу абсолютной секретности" (Ibid: 275).
Во всех этих примерах субъект по сути разделяется надвое - на публичную маску притворства и приватное истинное "я". У этого подхода есть некоторое преимущество по сравнению с ранее существующими теориями идеологии, поскольку в нем показано, что для успешного функционирования идеологии не обязательно, чтобы субъект воспринимал идеологическую репрезентацию как непреложную истину, то есть верил в нее. Если идеология заставляет субъекта притворяться, как будто он верит, она тоже вполне успешна. И все же этот подход проблематичен, поскольку он основан на крайне узком понимании природы субъекта, языка, интерпретации и смысла.
Подходя к субъекту в терминах бинарных оппозиций (истинное лицо против маски или. реальное поведение против притворства), эта модель рассматривает его действия и высказывания исключительно на уровне буквального смысла. Например, голосование "за" на выборах согласно этой модели может интерпретироваться лишь буквально - то есть лишь как "выражение одобрения", которое, соответственно, является либо выражением истинного одобрения, либо выражением притворного одобрения. То есть в этой модели подразумевается, что у языка (и коммуникативных практик в целом) якобы имеется только одна, репрезентативная, функция - язык призван лишь отражать реальность, которая якобы вся без исключения существует до него и независимо от него. Соответственно, смысл высказывания, согласно этой модели языка, полностью сформирован до момента высказывания - высказывание лишь сообщает его, не принимая участия в его создании. Под смыслом высказывания в этой модели понимается некое внутреннее, психологическое состояние субъекта, которое возникает в его сознании до того, как он начал говорить. Субъект согласно этой модели является единым, аутентичным я, полностью сформированным до начала своих речевых высказываний и действий, заранее знающим всего себя изнутри и способным полностью предсказать все свои будущие действия, представления и высказывания. Действия субъекта согласно этой модели являются либо проявлением этого заранее существующего, автономного, полностью сознающего себя я, либо сокрытием этого я под маской притворства. То есть, согласно этой модели, субъектность полностью формируется в некоем доязыковом, доречевом состоянии; эта субъектность полностью сама себе видна, понятна и известна до начала любых действий и высказываний.
Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение — читать онлайн ознакомительный отрывок
Ниже представлен текст книги, разбитый по страницам. Система сохранения места последней прочитанной страницы, позволяет с удобством читать онлайн бесплатно книгу «Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение», без необходимости каждый раз заново искать на чём Вы остановились. Поставьте закладку, и сможете в любой момент перейти на страницу, на которой закончили чтение.
СделатьЧто является наиболее стабильным элементом советской системы?
В чем отличие капитализма от социализма?
В капитализме человек эксплуатирует человека, а в социализме, — наоборот.
Письмо в газету «Правда» из Рязани: «Дорогие товарищи, вы часто пишете, что в капиталистических странах многие люди недоедают. Нельзя ли то, что они недоедают, присылать к нам в Рязань!»
— В чем разница между советским пессимистом и советским оптимистом?
— Советский пессимист считает, что хуже быть не может, а советский оптимист уверен, что может.
— Как при коммунизме будет решена проблема очередей'.
— Стоять в них будет уже не за чем.
— Что будет, если коммунизм начнут строить в пустыне Сахара?
— Начнутся перебои с песком.
— Какая жизнь будет при коммунизме?
— У каждого будет личный телевизор и личный вертолет. Если по телевизору объявят, что в Свердловске продают молоко, любой сможет сесть в личный вертолет и полететь в Свердловск за молоком.
Жесткая нарративная структура советского анекдота (для того чтобы оставаться смешными, короткие анекдотичные репризы должны повторяться каждый раз с минимальными изменениями) позволяла участникам ритуала не быть слишком спонтанными в своем юморе, а значит, не акцентировать внимание на своем собственном «я», на парадоксах своей субъектности. Объектом такого ритуализованного повторения одних и тех же шуток были парадоксы и несоответствия не отдельно взятого индивидуума, социального института или политического высказывания, а всего дискурсивного режима системы.
Эту политическую составляющую анекдотов можно сравнить с другими жанрами политической иронии. Согласно Петеру Слотердайку, существует как минимум три вида политической иронии. К первому относится кинизм — насмешливый вариант цинизма, характерный для отношения придворного шута к правителю. Киники «пользуются свободой бросать вызов доминирующей лжи», что создает «климат сатирического раскрепощения, при котором властители и идеологи их правления могут позволить себе эмоционально расслабиться — именно под натиском критических нападок киников». В Древней Греции киник, которого общество терпит, «испускает газы, испражняется, занимается мастурбацией прямо на улице, перед взорами афинского рынка», намеренно высмеивая нормы общественной морали и тем самым демонстрируя их условность. Вторым и наиболее распространенным видом политической иронии является хорошо известный сегодня цинизм, распространенный и в «западном», и в «постсоветском» обществе, когда и власть имущие, и те, кто им подчинен, прекрасно осознают всю фальшивость политических норм и заявлений власти, но продолжают действовать так, как будто они ее не осознают, отпуская время от времени презрительно циничные ремарки по поводу такого притворного положения вещей[325].
Третий вид политической иронии Слотердайк называет юмором, который перестал бороться. Этот вид политической иронии избегает и насмешек киника, разоблачающих господствующую ложь, и ироничного притворства циника. Его объектом являются ценности и нормы, которые могут вызывать у нас возмущение и осознание своего бессилия, но которые, тем не менее, являются для нас важными, имеющими смысл, порой даже дорогими, потому что мы идентифицируем себя с ними, в чем-то поддерживаем их, считаем их исторически неизбежными, воспринимаем борьбу с ними как наивную глупость и так далее. Иными словами, «юмор, который перестал бороться» является разновидностью того, что мы называем иронией вненаходимости.
Именно к этому виду иронии относились, по нашему мнению, советские анекдоты. Мы не согласны с их распространенной интерпретацией как второго вида иронии по Слотердайку — как иронии цинизма и притворства. Напомним, что речь идет не об изолированных шутках, а о повсеместном социальном ритуале их рассказывания. Как и в других примерах иронии вненаходимости, рассмотренных выше, было бы ошибкой сводить роль анекдотов к процедуре вскрытия системной лжи или к временному выражению «истинных» мыслей циником, который обычно прячет эти мысли под маской притворства[326]. Анекдоты рассказывались всеми — и теми, кто был за систему, и теми, кто был против нее, и тем большинством, чье отношение с системой не свести ни к тому, ни к другому. Анекдоты стояли вне бинарного деления граждан на тех, кто за, и тех кто против, вне разделения общественного порядка на «систему» и «простых людей» и вне деления смыслового пространства на публичные высказывания и скрытые мысли. Показательно, что в принципе объектом анекдотов мог быть не только партийный босс, советский разведчик или наивный герой, но и диссидент — то есть позиция анекдота не совпадала с позицией воображаемого «диссидента»[327]. Например:
Алексей Юрчак: другие книги автора
Кто написал Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение? Узнайте фамилию, как зовут автора книги и список всех его произведений по сериям.
Читайте также: